Чаша и Меч
Шрифт:
Если честно, нечто подобное она подозревала. Бьярн не выпустит ее из когтей, и чем дольше продлится его нынешнее молчание, тем коварнее и смертоноснее будет удар.
— Ладно. Друзья испытывают взаимную симпатию.
— На мой счет можешь не сомневаться, — быстро сказал Фенрир. — А как насчет тебя?
— Меня? — Неожиданный поворот.
— Что ты чувствуешь ко мне? — Он снова мял хлеб.
— Ну… не могу сказать, что ты мне совсем противен.
Вообще-то, он и сам мог бы сказать, что совсем не противен. Об этом говорил запах ее тела. Фрейя больше не пахла страхом.
— Отлично. Все формальные вопросы улажены. Теперь расскажи мне свой сон.
сли Фенрир решил, что девушка уже готова сдаться, то слегка поторопился. Она смотрела на него, как кошка на мышь:
— Тогда и ты должен мне кое-что рассказать.
— Что именно?
— Откуда у тебя эти шрамы?
Клац — Гарм поймал второй шарик. Глаза Фенрира похолодели — словно где-то в его голове вдруг выключили свет.
— Ты требуешь очень многого. Спроси что-нибудь другое.
Конечно, она хотела многого. Но его раны давно зажили, а ее болели все так же нестерпимо. И он собирался прикоснуться к ним. Но она уже научилась терпеть боль.
— Хорошо. За какой клуб болеешь?
Фенрир недоверчиво посмотрел на Фрейю:
— Тебе это действительно интересно?
— Почему бы нет? Это тоже личная информация.
Ее лицо было абсолютно серьезно, но берсерк уже знал, что шутит она обычно без улыбки.
— Вообще-то, я не фанат, но если уж выбирать, то мне нравится “Гетеборг”.
— Вау. Да мы друзья навек.
Он рассмеялся и покачал головой. Неудивительно, что этот крысеныш Анунд теперь кусает себе локти. Его предательство не принесло ему ни выгоды ни чести. Упустил замечательную девушку и приобрел поганую кличку. За спиной бывшего жениха Фрейи теперь звали не иначе, как Змеиным Языком.
— асскажи мне свой сон.
Фрейя глубоко вздохнула, словно готовясь сорвать присохший к ране бинт.
— Я видела во сне отца. Его правая рука была в крови, и кровь стекала из затылка на воротник рубашки. Но в остальном он был цел.
Ее голос затух, словно огонек свечи. Девушка молчала, не решаясь задать вопрос, но Фенрир понял.
— го похоронили целым.
Она даже не пыталась сдержать вздох облегчения.
— орошо. Потому что я боялась, что его… ты знаешь, как Бьярн поступает со своими врагами…
Он знал. Их разрубали на части и скармливали собакам. Но осквернить тело Хорфагера даже у ярла наглости не хватило.
— Но он принял меры, чтобы твой отец лежал в могиле спокойно. Это не оскoрбительно. Поверь, так будет лучше для всех.
Ее пальцы теребили подол рубашки. На Фенрира девушка не смотрела. В его голoсе не слышалось ни проблеска сочувствия. Скорее всего, он спросил просто из любопытства.
— Ты… ты знаешь, где?
де похоронили Магнуса Хорфагера, предпоследнего из Инглингов и Хoрфагеров?
— Я покажу тебе. После дня святого Кнута.
ГЛАВА 20
Два эйги в Вольво с затененными стеклами всю вторую половину дня, как привязанные, торчали перед медпунктом Армии спасения. Бьярн просчитался. За те несколько дней, что дочь Магнуса Хорфагера провела в доме Черного Фенрира, ее брат в Розенгарде так и не появился.
— Зря мы тут задницы просиживаем. — Первым свое мнение решил высказать младший.
— А тебе какая разница, здесь сидеть или где-нибудь в подворотне возле подпольного казино? Все равно дела стоят и денег нет.
Спорить со старшим, первый «свин» не собирался, тем более, когда тот высказывал столь очевидные истины. Дела в Стае действительно не шли. Все, от ульфхеттаров до свинфилкингов сидели в засаде, oжидая возможности схватить бунтовщика Орвара или кого-либо из его парней. Безнадежно. Парень появлялся словно из-под зeмли именно в тот момент, когда точки сбора денег оставались без присмотра, а затем растворялся в воздухе с полными карманами. Касса опустела, эйги приуныли, ярл бесился.
— по мне, так лучше здесь. — Старший продолжал говорить, кажется, больше обращаясь к самому себе. — Дома сидишь в четырех стенах один, как пес, а здесь нет-нет, да и развлечешься.
— Знаю я твои развлечения, — хмыкнул младший, — все на толстую кухарку пялишься. Она же человек.
— Что ты понимаешь в женщинах, — в голосе старшего слышалось такое пренебрежение, что младший невольно усомнился, а все ли он понимает, действительно? — У мужчины должен быть дом. А в доме должна быть женщина. Без нее не будет ни занавесок на окнах, ни жареного гуся на столе, ни ребенка в колыбели. А человечки, они бабы хорошие. Заботливые и хозяйственные.
— И все равно она человек.
Наконец старший решил повернуться и посмотреть на собеседника:
— Слушай, у тебя еще виски остался?
— Нет.
Младший достал из бардачка и встряхнул металлическую фляжку, хотя и знал — в ней не осталось ни капли.
— Ну, чувак, я тогда не знаю, как ты перенесешь эту новость. Так вот: женщин в Стае мало, а молодых и незамужних почти нет. А те, что есть, помолвлены чуть не с пеленок.
Очередная всем известная истина, от которой очень захотелось заехать старшему по сопатке. С тех пор как последний Конунг забрал с собой в могилу Чашу и Меч, Стая начала скудеть — и детьми, и сильными воинами и женщинами. То ли новые пары действительно не могли получить благословения богов без Чаши, то ли без Меча эйги превращались в свору шаалов и гиен, но удача оборотней истощалась с каждым днем.
— Ладно, ты сиди пока здесь… — старший открыл дверь и выпрыгнул из машины, — а я пойду помогу.
В свете фар оставшийся за рулем смотрел, как тот подбежал к ковыляющим по обледеневшему тротуару людям — женщине и подростку — подхватил под мышку женщину и в несколько шагов помог ей дойти до двери, обозначенной большим красным крестом.
Сегодня Фрейя работала в медпункте Армии спасения с самого утра, а та уютная толстушка, к которой так плотоядно принюхивался старший, и которою звали Уллой, подошла сразу после обеда. Похоже, дел у обеих было невпроворот: избитые, обмороженные и раненые шли косяком. Вот теперь еще и беременную притащили.