Чаша кавалера

Карр Джон Диксон

— Кажется, я начинаю понимать! Что бы я ни думал об этой стране, я не привык сталкиваться с беспричинными оскорблениями.

— О чем вы, сэр?

Мистер Харви кивнул в сторону Г. М.:

— Этот старый хрыч сказал вам, что я республиканец?

Оценка Мастерсом достопочтенного Уильяма Т. Харви поднялась на несколько баллов.

— Хрыч? Как это верно… Да, мистер Харви, это он. Надеюсь, я не сказал что-то не то?

— Нет, это не ваша вина. Мне следовало знать… Вы мне по душе, мистер Мастерс! Как и Бенсон. Пожалуйста, Бенсон, не

уходите.

Дворецкий был искренне польщен.

— Хорошо, сэр.

Полностью игнорируя дочь, зятя, синьора Равиоли и в особенности сэра Генри Мерривейла, мистер Харви, собрав воедино всю силу своей личности, начал излагать сочувствующей аудитории собственные горести:

— Я не намеревался возвращаться из Лондона допоздна, но мне позвонили, и я тут же поехал в такси прямо к дому человека, о чьих происхождении, поведении и моральных качествах я не скажу ни слова, кроме того, что ему следует провести остаток жизни в тюрьме!

— Пожмем друг другу руку, мистер Харви!

— С радостью, старший инспектор. Теперь слушайте, мистер Мастерс, — продолжал конгрессмен Харви. — У меня есть внук!

Вирджиния издала слабый стон. Том Брейс закрыл глаза. Когда муж и жена посмотрели друг на друга, стало очевидно, что оба, по крайней мере частично, предвидели, что произойдет.

По традиции молодые родители обычно считаются пристрастными к своим отпрыскам. Но это не всегда так. Образцом любви, граничащей с безрассудством, и уверенности, что никто на земле прежде него не имел внуков, обычно является дедушка.

— Он прекрасный мальчуган, старший инспектор. Если бы я отвечал за его воспитание… Но могу похвастаться, что даже за короткое время, проведенное здесь, я проделал хорошую работу. Вы слушаете меня?

— Да-да. Значит, в тюрьме?..

— Каждое утро, спускаясь к завтраку, я вдалбливаю Томми нечто вроде катехизиса. «Томми, — спрашиваю я его, — какая величайшая страна на земле?» И он отвечает без всякой подсказки: «Соединенные Штаты Америки, дедушка!»

— В тюрьме!.. Черт возьми!

— Потом я говорю: «Помимо религиозных деятелей, Томми, назови имя величайшего из людей, который когда-либо жил на земле». И его прекрасная юная душа сияет в глазах, когда он вскидывает голову и отвечает: «Томас Джефферсон, дедушка!»

Конгрессмен Харви был настоящим оратором. Не обладая внушительными ростом и телосложением, он искупал свой изъян мощью голоса и личности.

— Вы правы, мистер Харви. В тюрьме!

— Томас Джефферсон? В тюрьме? О чем вы, старший инспектор? Я не скажу худого слова о моем зяте. Для англичанина он совсем не так плох. Но есть у него голова на плечах? Нет! Если была бы, позволил бы он мне такое? Нет! Когда я прошу: «Назови мне величайшего из людей, который когда-либо жил на земле, помимо религиозных деятелей», ребенок должен ответить: «Мой папа!» Тому Брейсу следовало бы избить меня до полусмерти!

Том издал сдавленный звук. Вирджиния снова села к нему на колени, но соскользнула, когда

он поднялся.

— Послушайте, сэр! Не будьте ослом!

Мистер Харви наконец заметил его и повернулся. В своем неброском, но отлично скроенном костюме с простым синим галстуком он казался выше ростом.

— Ты обращаешься ко мне, мой мальчик? — любезно осведомился он.

— Да! Я не мог учить Томми такому! Это смущало бы ребенка, а меня еще сильнее!

— Смущало бы тебя? — с презрением переспросил конгрессмен Харви.

— Да!

— О боже! — Вирджиния прижала ладони к ушам. — Опять начинается!

Но у Уильяма Т. Харви на душе было слишком много, чтобы развивать эту тему. Наконец он заметил присутствие Г. М.

— К сожалению, старший инспектор, я вижу здесь моего старого друга. Мне не хотелось являться к нему в дом и устраивать шум. Но дело слишком серьезное. Добрый вечер, Генри.

Во время предшествующего разговора Г. М. сидел, опустив большую лысую голову, и глубоко дышал, словно отгораживаясь от неизменно окружающих его чудовищных несправедливостей. Теперь же он поднял голову и поздоровался достаточно мягко, несмотря на злобное выражение лица:

— Привет, Билл.

— Будь любезен, Генри, объясни, что ты под этим имел в виду?

— Под чем именно?

— Не прикидывайся! Встречался ты сегодня с моим внуком или нет?

— Послушай, Билл! У меня был урок пения и…

— Встречался ты с моим внуком сегодня утром? Отвечай «да» или «нет»!

— Да! Синьор Равиоли показывал мне…

— Отлично! Это мы установили. Теперь расскажи его чести и присяж… Я имею в виду, зачем ты учил его этому?

— Черт побери, сынок, постарайся говорить осмысленно. Я тоже адвокат. Чему я его учил?

— Стрелять людям в задницу из лука! — рявкнул мистер Харви.

В глазах синьора Равиоли мелькнуло виноватое выражение. Полуоткрытый рот Вирджинии открылся еще шире.

— И не клянись, что ты этого не делал, — продолжал мистер Харви, — потому что я говорил с Томми. Я звоню ему каждый день, когда нахожусь в Лондоне. Ты загипнотизировал бедного ребенка! Он искренне думает, что совершать подобные антисоциальные действия достойно похвалы! Учил ты его этому или нет?

Вирджиния пришла к поспешному выводу.

— Господи! — воскликнула она. — Мисс Чизмен — лейбористский член парламента от Восточного Уистлфилда! Сэр Генри, вы не советовали Томми выстрелить мисс Чизмен в зад… в часть тела, обтянутую юбкой?

Уверенный в своей невиновности в этом отношении, Г. М. принял вид мученика, вид, который не посрамил бы и святого Себастьяна.

— Нет, куколка моя! Гореть мне в аду! — не без сожаления добавил он. — Я об этом даже не подумал. Да и как я мог? Эта женщина ушла до прихода Томми!

— Я не в состоянии помешать обструктивной и антисоциальной тактике этого свидетеля, — заявил конгрессмен Харви. — Давайте для разнообразия допросим кого-нибудь более благоразумного. Где Бенсон?