Чаша смерти
Шрифт:
Натурально, тетка ни в коем случае не должна увидеть сейчас труп, а то еще вместо беседы придется ей «скорую» вызывать. Пусть себе думает, что антиквара обворовали.
Юрий мигнул Калачову. Тот с важным видом выдвинулся вперед и, доставая удостоверение, пробасил:
— Здравствуйте, я ваш участковый. Вот, происшествие у нас… Не могли бы мы прямо сейчас побеседовать?
Он вежливо пропустил тетку в квартиру, а Захаров нахально ввалился первым и направил свидетельницу мимо коридора и спальни, где работала следственная бригада, на кухню. Тетку усадили на табурет лицом к окну, Калачов уселся напротив, а Захаров остался стоять, загородив спиной застекленную дверь в коридор. Участковый внушительно откашлялся
— Представьтесь, пожалуйста. Кем вы приходитесь потерпевшему?
— Анна Алексеевна я, Демина моя фамилия, евойная помощница по хозяйству, прихожу в неделю раза два, редко — три, делаю, что Владлен Семенович попросит: убрать там, постирать, иногда обед приготовить. Вчера позвонил, попросил с рынка продукты принести. А мне почему не принести? Мне нетрудно. Я за свою жизнь столько сумок перетаскала, и не счесть, привыкла! Это теперь к сумкам колесики пришпандоривают, для барынь всяких, а в мою молодость постеснялись бы сумки на колесиках, все бы сказали, что хворая какая или ленивая! А моя-то невестка ручки трудить не любит, из универсаму пакетик в двух пальчиках несет, а там — мороженого стаканчик да чипсов пачка. Не перетрудится, ручки- ножки не заболят. За картошкой сыночка моего гоняет, а сама в телик круглые сутки пялится, все на сериалы про любовь, при живом-то муже! Глаза бы ее бесстыжие лопнули! В магазине на первом этаже нашего дома уборщица требуется, устроилась бы туда, какая ни какая, а деньга бы капала. Так ни за что! Ну и что, что сын достаточно зарабатывает, он что, обязан ее кормить? Нет, мы не такие были, вот после войны…
Калачов еще раз внушительно кашлянул:
— А расскажите-ка нам, Анна Алексеевна, где работает Владлен Семенович, есть ли у него враги, знакомые, кто часто в доме бывает, и вообще, все, что знаете.
— Как же, а сам он почему не рассказывает? Я-то кто ему, не родня, помощница всего лишь, еще не то брякну, так он меня и прогонит. Хоть и тяжко в моем возрасте в услужении работать, и вообще, не по-людски это, не так нас воспитывали, но где еще работу сыскать!?
Захаров поймал вопросительный взгляд Калачова и отчаянно замотал головой. Только женской истерики им сейчас и не хватало.
— Он в отъезде, — буркнул участковый, отводя взгляд от лица свидетельницы и старательно что-то черкая в своем многострадальном блокноте. — А тут вот такая неприятность. Так где работает Владлен Семенович?
— У него бизнес, — ответила с важным видом домработница. — Антикварный бизнес. Не сомневайтесь, все законно, есть разрешения, и налоги уплочены, все путем.
— Ага, — изрек Калачов. — А можно поподробнее?
Голоса в квартире сделались громче, хлопнула входная дверь, по коридору протопало несколько пар ног, что-то проволокли по полу, что-то загремело. Захаров выглянул в коридор, ничего важного не углядел и еще плотнее перекрыл спиной стекло. Анна Алексеевна заворочалась, оглянулась на Захарова.
— Чего это там?
— Не волнуйтесь, я же сказал, что в квартире работает следственная бригада. Сейчас они закончат, и мы попросим вас показать, где хозяин хранит ценные вещи, и что в доме пропало.
Свидетельница вдруг округлила свои светло-голубые глазки.
— Владлен Семенович в отъезде, а Валерик-то где? Разве это не он вас вызвал?
— А что Валерик? — насторожился Захаров. — Нет, не было тут Валерика. Это племянник Владлена Семеновича?
— Нету Валерика? Ну, наверное, по делам пошел, скоро придет. Он ведь тоже бизнесом занимается. Проживает с дядей, места тут, сами видели, много, а Владлену Семеновичу одному тоскливо, личная жизнь у него не сложилась, а Валерик все ж таки родная кровь. Как моя бабушка говаривала: «Свой своему поневоле друг!» Шебутной он, Валерик, да молодежь теперь вся такая. Да и мамаша его шебутная
Дальнейший опрос свидетельницы поразил даже видавших виды оперативников. У Калачова и Захарова глаза вылезли из предназначенного им природой места, а рты расплылись в совершенно неприличной ухмылке. Причем Захарову было легче: он-то стоял за спиной разоткровенничавшейся свидетельницы, а Калачову пришлось туго. Он хмурился изо всех сил, низко склонялся над бланком допроса, изображая глубокомысленное внимание, прикрывал лицо ладонью, лишь бы не прыснуть. Счастье, что словоохотливая тетка занялась любимым делом — обсуждением ближних. Сверкая голубенькими глазками и раскрасневшись, она самозабвенно тарахтела со страшной скоростью и на реакцию милиционеров никакого внимания не обращала.
Следователи услышали, что сестра потерпевшего, Вера Семеновна, по последнему мужу Гулуа, и в молодости была непутевой, не то, что разумный и положительный, отличник и комсомольский активист Владлен Семенович. Она не числилась злостной правонарушительницей, а просто не любила учиться, и вообще как-то напрягаться, все время проводила с подружками, ошивалась на всех затевавшихся вечеринках, танцульках и даже (!!!) ходила с поклонниками по кафе и ресторанам, вместо того, чтобы готовиться к труду на благо Родины.
Кое-как окончив школу, Верка ни в какой техникум, а тем более институт не поступила, да и не очень-то пыталась, в ПТУ не захотела, там, мол, одни дураки учатся. Умная, блин, выискалась! Проболталась полгода без дела. Потом родители взбеленились и начали ее поедом жрать, не можем, мол, на старости лет кормить великовозрастную бездельницу. Примерный старший братик, студент Историко-Архивного института, все уши прозудел нотациями. Тогдашний участковый принялся вызывать на беседы и грозить выселением. Тогда только Верка нехотя пошла работать, поближе к дому, куда брали всех желающих: на Н-скую швейную фабрику. Там, понятное дело, раз можно свободно устроится, работа оказалась не сахар: пыль, шум, трехсменка, нормы выработки несусветные, да и зарплата маленькая. Но Верочка обладала веселым и счастливым характером. Она быстро обвыклась, вдруг обрела вкус к комсомольской работе и начала выступать в фабричной самодеятельности, где задорно плясала и пела частушки собственного сочинения. Даже в Москву, на фестиваль народного творчества пару раз съездила с коллективом, грамоты получила и на стенку повесила, они там на конкурсе какое-то место заняли.
Проплясав так год или два, Верочка выскочила замуж за очень симпатичного парня с той же фабрики, то ли наладчика, то ли электрика, Андрюшку Кузина, положительного, некурящего и непьющего. Родился Валерик. От фабрики молодой семье дали квартиру, Андрей неплохо зарабатывал, Верка плясала и пела в своей самодеятельности. Валерик пригляжен: у фабрики отличные ясли-сад, воспитатели хорошие, полноценное питание, занятия, летом детей вывозят на дачу за город. В общем, все путем. Кажется, живи да радуйся, так нет же!
Верка начала хвостом бить, понятно, от легкой жизни. Мол, Андрей ее необразованный, тупой, ваще ограниченный, не может, значить, удовлетворить творческие запросы ее возвышенной души. Мол, с работы пришел, в тапочки влез, сразу в газету да в телевизор уткнулся, потом поел и — спать. Скука, мол!
А то, что парень не пьет, хорошо зарабатывает, ее и сына обожает — на то плевать. Посмотрела бы, как другие-то живут, с мужьями-алкашами, с детьми и родителями в одной комнате! Не глядит ведь!