Чашечка кофе. Рассказы о приходе и о себе
Шрифт:
– Александр Ильич! – Передо мной две старушки из соседнего со мной дома. В храм они не приходят, даже за святой водой, но приветствуем мы друг друга исправно. – Если не секрет, позвольте узнать, за кого вы собираетесь голосовать на предстоящих выборах президента?
Что угодно я был готов услышать в то холодное мартовское утро, но только не вопрос о предстоящих выборах. В одно мгновение меня с небес опустили на землю. Недоуменно пожимаю плечами:
– Э-э-э… я как-то об этом еще не задумывался. Даже не знаю, что вам и ответить.
– Как это «не задумывался»?! – передразнивает меня одна из старушек. – Вы что же, не следите за теледебатами?
– Матушки, так ведь пост Великий, я телевизор вообще не включаю.
– Ты поняла? – обращается одна из старушек к другой. – У него пост, и он не смотрит телевизор!
– Да о чем с такими вообще разговаривать?! – возмущенно взрывается ее подруга.
И они в раздражении уходят.
Смотрю на часы. Уже опаздываю. Спешу, почти бегу. Краем глаза замечаю двух незнакомых женщин, одна молодая, другая постарше. Они стоят у торца пятиэтажного дома, о чем-то разговаривают, по-деловому размахивая руками. Увидев меня, перестали размахивать и, не сговариваясь, решительно двинули мне наперерез.
Мелькнула тревожная догадка: «„Свидетели“? Очень похоже». Только их мне сейчас не хватало, и так времени нет. Прибавляю шагу. Женщина, та, что помоложе, вырывается вперед, но не успевает на перехват и громко кричит мне вслед:
– Молодой человек! Постойте! Мы вам расскажем об «имени Бога»!
Еще что-то добавляет. Я не оборачиваюсь, и слышу голос ее товарки:
– Галя, остановись! Ему это неинтересно. – И дальше все тот же, уже знакомый рефрен: – О чем вообще можно говорить с такими людьми?!
Думаю, нехорошо получилось. Что я вчера к этим старикам привязался? Люди они взрослые и сами все прекрасно понимают. Решил при первой же встрече извиниться за свою напористость.
Потом узнаю: неделю спустя после нашего с ними того разговора их дочь родила ребеночка, который во время родов был сильно травмирован. Они искали возможность окрестить дитя в реанимации, и я подсказал им, что нужно делать. И вот уже сорок дней, как мы проводили крошку в его первый и его же последний путь.
Сегодня почему-то вспомнил о том своем поступке, как убеждал людей идти в храм молиться. И только сейчас дошло: не от меня это было.
Когда-то очень давно мечтал получить такой особый дар, чтобы мне, хотя бы в масштабах моего прихода, открывалось знание о грозящей беде тому или иному человеку. Чтобы найти его и предупредить: кайся, брат, молись и будь максимально внимателен. Даже роптал: вот, мол, не дается мне такая способность, а как было бы хорошо!
Но вот случилось. Даже сам не заметил как. И на опыте убедился: такой дар, увы, бесполезен. Не отзовутся. А если приметят закономерность, поймут, что батюшка о чем-то догадывается, прослывешь еще «каркающей вороной», предвозвестником беды. При встрече пугаться станут и за квартал обходить начнут.
Высокое начальство
Антонина – женщина еще не старая, но уже пенсионного возраста. Несколько лет, как работает уборщицей в фармакологической компании. Антонина верующая, каждое воскресенье она старается бывать в храме. Часто причащается. Жалеет, что и на пенсии вынуждена работать и не может ходить вместе с другими на великие праздники, случающиеся на буднях.
Невысокого роста, жилистая и работящая, она легко справляется с порученным ей участком работы. Потому ее начальник и одновременно исполнительный директор фирмы Геннадий Алексеевич время от времени «подкидывает» Антонине дополнительные объекты. Та начальнику не отказывает, убирается везде, где велят. Геннадий Алексеевич хвалит исполнительную работницу, но денег за сверхурочную работу не платит.
Антонина сама во всем виновата. Очень уж у нее длинный язык. Придет на работу и давай всех с праздником поздравлять. Сегодня, говорит, память святителя Николая или еще кого-нибудь из святых. Руководство компании – люди все серьезные и уважаемые, у них одни только оклады раз в двадцать больше, чем у нее, у уборщицы, а она им все «с праздничком да с праздничком». Тоже, ровня нашлась.
Сколько раз ей делали замечания: «Пожалуйста, не надо здесь про вашего Христа», – а она забудется и давай им по новой. Дура дурой, короче. Муж тоже придерживается того же мнения, потому вдобавок он ее еще и поколачивает.
Геннадий Алексеевич – человек просвещенный, ученую степень имеет, тот Антонину все больше рублем воспитывает, вернее, увеличением объема порученной работы за один и тот же размер вознаграждения. Воспитывает и удивляется, насколько же несообразительна его уборщица. Вместо того чтобы убирать один этаж, убирает целых три, а от своей глупой привычки никак не отстанет.
– Антонина, мне с вами никакой календарь не нужен. Я уже все ваши праздники изучил. Вы еще только рот открываете, а я уже знаю: сейчас она будет поздравлять меня с Преображением или с Введением во храм.
Устал я от вас, уважаемая Антонина Петровна. Потому кому-то из нас придется увольняться по собственному желанию. И я так думаю, что, скорее всего, это будете вы. В отделе кадров я уже предупредил, завтра напишете заявление.
Антонине никак нельзя терять работу. Деньги ей платят хоть и небольшие, но стабильные. Сына на днях сократили, а семья, а дети? Кто им сейчас поможет?! Намывает Антонина полы, пуще прежнего старается, а в голове у нее крик стоит: «Заступись, Господи, кто им еще поможет?! Кто им еще поможет! Я же могу, я и четвертый этаж осилю, только бы не выгнали, Господи!»
Следующим утром Антонина робко постучалась в дверь отдела кадров. Женщина-кадровик, мельком взглянув на уборщицу, в ответ на ее робкое «Христос воскресе!» лишь махнула рукой и добавила:
– Тонь, иди, иди. Не до тебя сейчас, работай. Все знаю, потом зайдешь.
Антонина, в собственных мыслях, не обращая внимания на повышенную нервозность среди обитателей высоких кабинетов, приступила к своей привычной работе. Натирая полы, боялась только одного: как бы не пересечься с Геннадием Алексеевичем. Сегодня не заметит, а завтра, глядишь, так и вовсе забудет о своем распоряжении. Главное, на глаза большому начальству не попадаться. Работает – и вдруг слышит прямо над собой голос кадровика: