Часть той силы
Шрифт:
Он попробовал выбраться из дупла и только тогда обнаружил, что его тело совершенно онемело. Двигались только руки, да еще поворачивалась голова, прямо над которой шевелился огромный паук, начиная выплетать очередную сеть.
– Кыш отсюда! – сказал Ложкин пауку, и тот послушно отполз в сторону, примостившись на ближайшей ветке. Это выглядело так, будто он понял приказ.
– Иди сюда! – приказал Ложкин пауку, и тот сразу же приблизился. Паук двигался с надежностью хорошего автомата, которым он, скорее всего, и был.
– Превратись в бабочку!
Паук замер на мгновение, затем начал выворачивать свое тело так, как это происходит
Ложкин вдруг почувствовал себя внутри одной большой игрушки, которую одинокий ребенок подарил первому же страннику, встреченному на бесконечной черной дороге, петляющей вреди звезд. Откуда было знать ребенку, что под рубищем странника спрятан большой ржавый нож?
Не без труда он вылез из своего укрытия и долго отдыхал, ожидая, пока тело восстановит чувствительность. Вначале ноги вели себя так, будто их не было вовсе, затем так, словно множество отвратительных муравьев поспешно строили муравейник внутри каждой. Затем муравьи ушли, и ногам стало просто холодно. Ложкин размял суставы, а затем стал осторожно подниматься к рюкзаку: ветви, намокшие от росы, были достаточно скользкими.
Рюкзак он нашел полупустым: скорее всего, несколько рыб, которых он ошибочно посчитал мертвыми, все же очнулись, прогрызли ткань и упали к подножию дерева. Впрочем, рыбы оставалось еще достаточно, чтобы прокормить человека в течение нескольких дней. Ложкин сбросил рюкзак на траву и спустился.
Затем он снова вернулся к пруду. Неподалеку от воды лежала большая куча мертвой рыбы, высотой почти в человеческий рост. Это окончательно убедило Ложкина, что ночные существа были уборщиками. Кто, как не они, убрал за ночь пространство вокруг пруда и привел его в порядок? Глаза рыб уже помутнели, а жабры стали серыми, но пахли они нормально и, скорее всего, их мертвые тела еще годились в пищу. В этой куче было достаточно еды для долгого путешествия.
71. Путешествие…
Путешествие путешествием, однако, ему оставалось еще проверить свою самую фантастическую идею.
Ложкин подошел к краю воды и нагнулся. Сейчас пруд выглядел совсем не так, как вчера. Вода имела цвет коричневого бутылочного стекла, она была спокойна и пуста, и лишь в самой глубине виднелось несколько живых продолговатых теней, взблескивающих серебром на фоне золотистой песчаной мели.
Похоже, что за вчерашний вечер практически вся рыба в пруду погибла, – подумал Ложкин, – если так будет продолжаться, то вскоре от всего леса ничего не останется. Глупый бессовестный червячок забрался внутрь красивой вещи и разрушает ее. Итак, получится у меня или нет? Будет ли она меня слушаться? Сейчас посмотрим.
– Иди ко мне! – сказал Ложкин, обращаясь к рыбе.
Одна из рыбин сразу же поднялась к поверхности и даже высунула над водой костяной гребень головы.
– Открой пасть! – приказал Ложкин, и рыба подчинилась.
– Мне не нравятся твои зубы, – сказал он, – я не люблю хищных рыб. Убери их, пожалуйста.
Рыба сразу же втянула зубы; ее пасть стала мягкой и гладкой, как у лягушки.
– А теперь я хочу тебя съесть. Подплыви ко мне и выскочи на берег.
Рыба сделала именно то, о чем ее попросили. Ложкин подержал
Неужели все так просто? – подумал он. – Эти существа, которые кажутся страшными, просто слушаются человеческих приказов. Беда в том, что мы этого не знали. Нам просто в голову не приходило приказать или попросить! Это ведь игрушки, всего лишь игрушки, а мы сражались с ними, вместо того, чтобы с ними играть. Как глупо! Интересно, брызгун умрет, если я его об этом попрошу?
Ложкин закатил рукав и осмотрел спору, вгрызающуюся в его плоть. За последние сутки спора заметно подросла.
– Отвались от моего тела! – приказал он, но ничего не случилось.
– Умри!
Но спора не умерла, а лишь запульсировала отвратительной тупой болью. Не все было так просто, далеко не все.
Но, как бы то ни было, а голод не тетка. Ложкин потерял еще два часа, отыскивая сухие прутики, а затем развел костер и испек в углях два десятка небольших рыбин, которые оказались очень вкусными, хотя имели подозрительный запах ванили.
Весь следующий день он шел, остановившись лишь один раз, на границе области истощения, когда его голод стал таким сильным, что закружилась голова и ноги стали дрожать. Он хорошенько пообедал, а дальше ел на ходу, поглощая с феноменальной прожорливостью рыбину за рыбиной. К счастью, рыбы хватило. Ближе к вечеру его путь пересек странный ледник, имевший запах мятных фруктовых леденцов. Похоже, что ледник был одной большой конфетой. Несколько длиннохвостых желтых ящериц лакомились, отламывая кусочки от его крошащегося края. Ложкин уже собирался поесть и сам, когда увидел то, что отбило у него всякий аппетит.
Внутри ледника виднелась вплавленная в него человеческая фигура, фигура полуодетой женщины. Женщина сохранилась так же хорошо, как сохраняется оса, упавшая в варенье. Ее лицо было обращено вверх и освещено солнцем. Лицо светилось таким удовлетворением и самодовольством, что напоминало рекламу гигиенических прокладок. Похоже, что женщина умирала с удовольствием, но Ложкин не собирался следовать ее примеру.
Он протянул палец и коснулся поверхности конфеты. Затем прикоснулся пальцем к языку. Так и есть, приятный сладкий вкус. Он стал идти вдоль ледника, чтобы обойти его. Идти по поверхности конфеты он опасался. Вскоре он увидел еще одного улыбающегося человека. Этот был мужчиной и висел в довольно скрюченной позе; его левая ступня торчала наружу. Впрочем, ступни уже не осталось, она была съедена местным зверьем, торчала лишь голая обглоданная кость, выветренная, омытая дождями, посеревшая от времени.
В этот день не произошло больше ничего примечательного, а вторую ночь Ложкин провел на довольно удобном старом дереве, выбранном заблаговременно. Вторая ночь прошла гораздо лучше, чем первая, потому что Ложкин попросил местного паука сплести гамак. Паук старался изо всех сил, а его паутина была настолько прочной, что Ложкин не сумел разорвать ни одну из нитей. В эту ночь он хорошо спал. Он постепенно начинал обживаться в этом мире и чувствовал себя все лучше.
Утром следующего дня он вышел на большую поляну, которая оказалась полуостровом травяной равнины, глубоко вдающимся в лесное море. Трава была высокой, сухой и головокружительно пахла. Над нею носились мелкие симпатичные насекомые неизвестных Ложкину пород. Вдали виднелось нечто, напоминающее воздушные шары.