Часть третья
Шрифт:
Борис хотел сказать, что Люда не просто умерла, а повесилась и в этом его тоже немалая вина, но сдержался. Эта девушка, с ангельской душой, могла возненавидеть и отвернуться от него.
Он снова сделал движение в сторону фужера и бутылки, в которой было уже меньше половины вина, но Матильда сидела спокойно, не шевелясь, и о чем-то напряженно думала, словно теперь ей было все равно, сколько муж выпьет, и как он будет потом выглядеть. И он выпил, и еще заказал бутылку. Матильда даже поддерживала его: каждый раз старалась пригубить бокал с вином и ставила его на место.
И Борис окосел. Это было даже интересно. Матильда смотрела на него, радуясь тому,
– - Ну, мой дорогой муженек, ты танцевать уже не в силах, может, пойдем в свой номер, да и завалимся спать. А чем плохо, а?
– - Пожалуй..., а почему бы нет? Хотя, давай еще немного посидим. Отяжелел я что-то, не поднимусь самостоятельно. Ты уж извини. Я не пьяница, ты не думай, нет. Я только дважды был крепко выпившим. Один раз, после демобилизации из армии и вот теперь. Это от расстройства. Надо же когда-то расстраиваться, не всю жизнь улыбаться, -- я что, американец, что ли?
Впервые Матильда тащила своего дорогого мужа, повисшего у нее на плече в номер на второй этаж, в тот самый номер, в котором Ася грешила с неким американцем, прозванным ею "о?кей, о?кей". Она бережно уложила его на широкую кровать, сняла с него туфли и постепенно раздела до трусов. Он только бормотал и выговаривал довольно членораздельно всего одно единственное слово "виноват".
Матильда притушила свет в номере, сбросила халат и юркнула под простынь.
"Вот он мой большой ребенок, а я совсем взросла и разумная женщина, шефствую над ним, таким могущественным человеком, который когда-то носил меня на руках, качал на качелях, а я говорила: когда вырасту -- выйду за тебя замуж. Это было сказано в счастливую минуту, потому, что оно так и вышло, как по мановению волшебной палочки. Видимо, мысль материальна и если что-то сказать в счастливую минуту, должно сбыться. Как много в нашей жизни того, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Боже, что я должна сделать, чтоб все это так осталось, без бурь и потрясений, поскольку мы не более маленьких букашек, невидимых невооруженным глазом. Вот Ася потеряла тебя, лишилась своего счастья не только по своей глупости, но и благодаря своему поведению. Разве можно отнимать мужа у больной жены? Видать, когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Я не хочу лишиться разума, не хочу, не хочу".
Она улеглась рядом, обняла его и прижалась, как когда-то к материнскому телу.
Они опоздали на завтрак. Борис все извинялся перед Матильдой за вчерашнее, а она только хохотала в ответ.
– - Давай уедем отсюда. Это нехорошее место. Здесь была та, кто предал тебя, -- зачем здесь оставаться? Куда бы ты хотел поехать, милый?
– - В Италию, -- сказал Борис.
– - Поедем в Италию, я там никогда не была. Италия -- сказочная страна.
– - Если тебе очень понравится Италия, будем искать дом на окраине Рима. Я куплю его, сколько бы он ни стоил. Я подарю тебе этот дом.
– - Ты, кажется, подарил мне свое сердце, а это гораздо больше, чем какой-то дом на окраине Рима. Давай пока достроим дачу в Пахре, а там посмотрим. А сейчас я хотела бы позвонить матери, как она там? У тебя работает эта штука, по которой можно связаться с Москвой?
– - Мобильный, что ли? Работает: звони.
30
Одну
И вот Тимур, легок на помине, позвонил Борису в Мадрид и стал жаловаться на свою горькую судьбу.
– - Задавили суки со всех сторон. Теперь им уже не по десять тысяч надо отваливать в месяц, а по сто. Х. им в рот. Никому ничего не дам. Они за мои деньги дачи себе отгрохали, любовниц содержат и все им мало.
– - Надо в Испанию перебираться, -- сказал Борис в трубку
– - Я уже думал об этом. Возьму свою клушу Тамилу и уеду к чертовой матери. Но, тут есть одна задержка. Если уж удирать, то надо гостиницу продать. Купи у меня, недорого продам. Десять миллионов долларов и гостиница твоя.
– - Я не так сказочно богат, как ты думаешь, -- сказал Борис.
– - Пока давай отложим этот разговор до моего возвращения.
Борис отключил телефон и задумался. Если собрать все, что у него есть и не покупать никаких особняков в далекой стране, которые никакой радости не принесут, кроме забот и нервов, то такую сумму он мог бы собрать. В течение пяти --десяти лет эта гостиница могла бы окупиться.
Борис чувствовал по голосу, что с Тимуром происходит что-то неладное, и искал причину, как бы скорее вернуться в Москву. Борис по -- своему любил Тимура: он многим был обязан именно ему, Тимуру. Да, Тимур руководит одной из так называемых бандитских группировок, у него много денег, добытых не совсем честным путем, но кто теперь, в этой суматохе, ведет честную игру? Куда девались пять миллиардов долларов, выделенных всемирным банком, кто их украл, бывший президент со своим окружением? А сколько их, людей в милицейских погонах, по долгу службы обязанных следить за соблюдением законов, в том числе и экономических, сами становятся отъявленными казнокрадами?
А Тимур..., он где-то справедливый и даже добрый, во всяком случае, не тот, кто любит стрелять из-за угла в спину своему приятелю.
Борису удалось заказать два билета на Москву только к концу недели, а Тимур в это время пил водку с расстройства, а потом баловался и наркотиками. Ему поступало много звонков от друзей, которые предупреждали его, что над ним сгущаются тучи, но Тимур не придавал этому значения. И в этом его трагическая ошибка. Он сидел на мешках с долларами, не зная им счета, и был уверен в своей неуязвимости, словно находился в бетонном убежище, в котором ему ничего не грозит.
Люди, сидевшие в мягких креслах, чесали затылки, наливались яростью до тех пор, пока не пришли к единому выводу: Тимур лишний, а всякий лишний должен уйти с дороги. Если он это не сделает добровольно, ему надо помочь.
Так была разработана нехитрая операция по физическому устранению того, кто отказался платить сто тысяч вместо десяти.
Теперь все разговоры Тимура фиксировались службой прослушивания, благо, техника позволяла это делать, и в один вечер, довольно поздно, когда все уже видели сны, к гостинице "Севастополь" был послан стрелок, который устроил засаду.