Части целого
Шрифт:
Мы с Оскаром отошли на солнце. Он нервничал.
— Мне даже смешно, что я приехал к тебе и собираюсь говорить об этом деле.
— О каком деле? — спросил я, хотя знал ответ.
— Анук явилась ко мне в офис и отчитала за ту рецензию.
— Вот как?
— Я устроил, чтобы пресса осветила демонстрацию в защиту окружающей среды, в которой она принимала участие. Но она пришла в неистовство. Я ничего не понимаю. Она что, ненавидит меня?
— Ничего личного. Она ненавидит всех богатых.
— Как мне ей понравиться?
— Покажите, что вы
Он ритмично кивал, словно отбивал такт.
— А что вы хотите от Анук? Уж больно много вы прилагаете усилий. Я видел ваших женщин. Анук славная, у нее свой стиль. Но в этом нет никакого смысла. Вы по первому желанию можете получить любую женщину. Чего еще надо?
— Дело в том, Джаспер, что мир населен обыкновенными людьми: одни — красивы, другие — нет. Настоящая редкость — исключительные, интересные, оригинальные, изобретательные, с собственным мышлением. Я ищу именно такую исключительную женщину, и неужели ты думаешь, что стану тратить время на обыкновенных — красивых или некрасивых?
Отвечать на этот вопрос не было необходимости, я и не ответил.
— Такие женщины, как Анук, встречаются реже, чем ты думаешь.
Когда он ушел, Смити спросил с наигранным безразличием:
— Как ты познакомился с Оскаром Хоббсом?
— Как-то само собой получилось, — обронил я, и поскольку был таким же жалким, как все, с таким же зудящим эго, то весь остаток дня считал себя необыкновенно важным.
Но меня смутило, что Оскар не просто бросался на Анук, как огнедышащий дракон, — он влюбился в нее, а она его отшила! Власть может действовать как афродизиак, предрассудок — как отворотное, и в данном случае второе пересилило первое. Помнится, Анук однажды вытащила меня на митинг, где оратор заявил, что медиамагнаты в кармане у правительства, а через месяц — на другой митинг, и там было сказано, что правительство в кармане у медиамагнатов (она соглашалась и с тем, и с другим); я пытался ее убедить, что это просто так кажется, поскольку у правительства и прессы одни и те же задачи: сначала до смерти напугать народ, затем держать его в леденящем страхе. Ей на это было плевать. Она неизменно ненавидела и тех и других и не соглашалась ни с какими доводами. Я начал подозревать, что смазливая и богатая личность Оскара ниспослана своеобразным образом испытать силу и жизнеспособность ее предрассудков.
Домой я вернулся на закате и, глядя на удлиняющиеся тени, задумчиво шел по лабиринту. Это было мое любимое время в лесу — грань ночи. Приближаясь к хижине, я заметил дожидавшуюся меня на веранде Адскую Каланчу. Мы поспешили внутрь и занялись любовью, и я все эти мгновения пытливо вглядывался в ее лицо, стараясь разобраться, не думает ли она о ком-нибудь, кроме меня. Но, честно говоря, не понял.
Через полчаса у дверей послышался голос:
— Тук-тук.
Я поморщился. На этот раз ко мне пришел отец. Я вылез из постели и открыл дверь. На нем был банный халат, купленный им в прошлом месяце, ярлык до сих пор красовался на рукаве.
—
— Тсс… она спит. — Я вышел на веранду и закрыл за собой дверь. — Что рассказать?
— Она принимает противозачаточные таблетки?
— Какое тебе дело?
— Да или нет?
— Должен тебя разочаровать — нет. У нее от них аллергическая реакция.
— Превосходно!
Я вздохнул, намереваясь переносить его, пока не кончится все запасенное в моих глубинах терпение. Но его улыбка иссушила эти глубины до дна.
— Согласен, ты выиграл. Я сгораю от любопытства. Что превосходного в том, что моя подружка не принимает противозачаточные таблетки? Что в этом такого?
— Это значит, что вы пользовались презервативом.
— Папа, какого черта?
— Могу я у тебя позаимствовать?
— Презервативы? На хрена?
— Надеть на…
— Я знаю, на что их надевают. Но мне казалось, что проститутки приходят со своими презервативами.
— А ты считаешь, что я не могу переспать ни с кем другим, кроме проститутки?
— Считаю.
— Полагаешь, не в состоянии понравиться нормальной женщине?
— Я уже сказал.
— Хорош сын!
— Папа, — буркнул я, но не придумал, как закончить фразу.
— Так у тебя есть или нет?
Я пошел в спальню, взял с прикроватного столика пару презервативов и протянул ему.
— Только два?
— А ты хотел целую пачку? Бери, что дают, и развлекайся. У меня не аптека.
— Спасибо.
— Подожди. Эта женщина — она ведь… женщина?
— Разумеется, женщина.
— И она сейчас в доме?
— Да.
— Кто она такая? Где ты с ней познакомился?
— Не представляю, какое тебе до этого дело, — бросил он и слегка пружинящей походкой вышел с веранды.
Странные творились вещи. За Анук приударял мужчина, которого журнал «Угадай кто» назвал самым желанным холостяком Австралии, отец спал с непрофессионалкой или даже несколькими неизвестными мне особами. В лабиринте назревали новые драмы.
Птички, эти маленькие пернатые будильники, подняли меня около пяти. Адской Каланчи подле меня в кровати не оказалось. Она плакала на веранде. Я снова лег и стал прислушиваться к долгим, тихим всхлипываниям. Они раздавались с определенной ритмичностью, и я внезапно догадался, чем она занимается. Вскочил с постели и выбежал из спальни. Я угадал: она прижимала к щеке свой сосуд размером с баночку из-под горчицы и собирала в него новую порцию слез. Он был полон почти до краев.
— Так не пойдет! — возмутился я.
Адская Каланча невинно моргнула, и я сорвался — подошел и вырвал баночку у нее из рук.
— Отдай!
— Ты не заставишь его это выпить. Что ты ему скажешь? Что это лимонад?
— Отдай, Джаспер!
Я отвинтил крышку и, бросив на нее вызывающий взгляд, вылил содержимое в рот.
Каланча закричала.
Я проглотил.
Жидкость оказалась отвратительной на вкус — она плакала горькими слезами.