Части целого

Тольц Стив

Сидевший рядом с Рейнолдом журналист кончил брать интервью, встал и покачал головой. Я воспользовался случаем и втиснулся рядом с магнатом. Он покосился на меня и тепло улыбнулся, но я тут же почувствовал, что ему неловко: некоторые люди не любят разговаривать с теми, кому еще не исполнилось двадцать. И чем ближе собеседник в смысле возраста к нолю, тем сильнее их смущение. Рейнолд отвернулся и немедленно увлекся разговором с юристом. Они обсуждали размер мелкого шрифта в официальном договоре. Магнат настаивал на том, чтобы

напечатать некоторые статьи шрифтом «пресс нью роман», но при этом снизить размер до четырех пунктов. Юрист не соглашался с этической стороной его предложения и утверждал, что текст, чтобы все было «открыто и честно», следует набирать кеглем не менее семи пунктов.

— Извините, мистер Хоббс, — начал я.

Он медленно повернулся ко мне, словно бы говоря: «Все, на что я дышу, превращается в золото, поэтому одно то, что я посмотрел в твою сторону, — великое одолжение». А когда его взгляд упал на меня, его глаза недвусмысленно сказали: «Хоть мы и сидим рядом, я для тебя недосягаем».

— В чем дело?

— Вы владеете одной из наших газет, ведь так?

— Что дальше?

— Я полагал, что власть развращает. Но то, что вы делаете, не развращение. Торговать поносом — не развращение; это беспардонное разбазаривание власти. При всем вашем влиянии, при многообразии тем, которые у вас под рукой, вы предпочитаете печатать откровенную муру. Почему?

Рейнолд не знал, что ответить. Я покосился на Анук — судя по всему, дела у нее шли лучше, чем у меня. Оскар недоуменно смотрел на нее, и мне стало интересно, что она ему такое сказала.

Рейнолд по-прежнему меня игнорировал.

— Допустим, вы хотите продавать газеты. Это я понимаю. Вы продаете свежую мокроту, поскольку у людей к свежей мокроте ненасытный интерес. Но неужели вы не можете сделать ваши газеты хоть чуточку свободнее? Почему бы между привычными заголовками и гороскопом не включить на четверть полосы материал о тибетской мудрости? Ведь это же не убьет тираж.

Рука охранника легла на мое плечо.

— Давай отсюда. Пошли.

— Все в порядке, — бросил ему магнат, не сводя с меня глаз.

А я тем временем гнул свое:

— Взять хотя бы бесстыдно рассчитанное на сенсацию бесконечное повторение истории Фрэнки Холлоу. Ничего нового вы сказать не в состоянии — бубните то же, что в первый день, но упорно вываливаете материал на первые страницы. Перемываете снова и снова: то с точки зрения дерьма в гостиничном туалете, то с точки зрения пролетевшей за окном птички. Честно говоря, читать это — все равно что жевать мочало. Как вы уживаетесь с собой? Наверное, приходится нанимать специального человека, чтобы он смотрелся за вас в зеркало?

— Послушай, сынок, как тебя там? Газеты служат для того, чтобы сообщать новости, а не заниматься просветлением человеческих душ. Бульварные издания сенсационны, поскольку в обыденной жизни людей нет ничего сенсационного. В этом, коротко говоря,

суть. Смерть знаменитости — лучший двигатель газетной торговли. И знаешь почему? Потому что заголовок можно прочитать следующим образом: «Боги тоже смертны». Ты следишь за моей мыслью?

— Безусловно. Вы дадите мне взаймы тридцать тысяч долларов?

— На что?

— Бесцельно пошататься по свету. Десять тысяч для начала бы хватило.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Нельзя рассчитывать на подачки. Надо воодушевить себя на то, чтобы зарабатывать самому.

— В минимальной зарплате нет ничего воодушевляющего.

— Я начинал с минимальной зарплаты. Никогда не принимал подачек. И сам заработал все, что имею.

— Прекрасная речь. Позор, что вы не можете произносить панегирики в свой адрес.

— Ну хватит. Мое терпение иссякло.

Рейнолд кивнул охраннику, тот вздернул меня на ноги и стиснул шею.

— Всего одно слово! — крикнул я.

Магнат вздохнул, но я видел: ему стало любопытно, что я еще могу сказать.

— Только побыстрее, — бросил он.

— Мой отец хочет с вами познакомиться.

— Кто твой отец?

— Мартин Дин.

— Никогда о таком не слышал.

— Я не сказал, что он знаменит. Я сказал, что он хочет с вами познакомиться.

— С какой целью?

— Пусть он вам сам об этом скажет.

— У меня нет времени. Дел выше крыши.

— Вы достаточно богаты. Купите дом с крышей выше нынешней.

Рейнолд снова кивнул, и охранник оттащил меня от стола. Пока меня «сопровождали» к выходу, репортеры делали снимки. Я около часа прождал Анук у входа в казино, а затем, чтобы убить время, пошел поболтаться на стоянке машин — проверяя, нет ли в автомобилях задыхающихся детей. Но таковых не оказалось.

И вернулся к подъезду казино в тот момент, когда оттуда выходила Анук. Раньше я никогда не изумлялся, поэтому не знал, что значит изумляться. Более того, считал, что люди изумляются только в книгах. Но на этот раз изумился: за Анук следовали Оскар и Рейнолд Хоббсы.

— Это Джаспер, — начала она.

— Мы знакомы. — Рейнолд улыбнулся одними уголками губ.

— Рад новой встрече, — ответил я и одарил Оскара самой теплой из своего набора улыбок, но он посчитал мое лицо не заслуживающим внимания и поэтому не заметил.

— Что происходит? — шепотом спросил я Анук.

Она повела бровями.

— Они едут с нами.

— Куда?

— Домой.

VIII

В длиннющем черном лимузине Рейнолд и сын развлекались во время поездки тем, что смотрели каждый из своего окна. А меня почти все время приковывал повернутый в три четверти профиль Оскара. Что за ноша, думал я, быть до неприличия богатым и невероятно смазливым. Но несмотря на это, он источал печаль, объяснить которой я не мог.