Части целого

Тольц Стив

— Так почему бы тебе просто не вышвырнуть нас вон?

— Не могу, мистер Самодовольство. Не могу, мистер Снисходительность. Тебе кажется, что твой дядя только веселится и развлекается, но я знаю, на какие он способен жестокости.

— Терри — упрямый человек. Не думаю, что у меня много шансов в чем-либо его убедить.

— Пожалуйста, Джаспер, пожалуйста! Твой отец умирает, он способен на очередную сумасшедшую выходку, и на этот раз нам мало не покажется. Ты это понимаешь не хуже меня. Чувствуешь приближение, словно надвигается гроза. Произойдет что-то

дикое, опасное, непредсказуемое и глупое. Я ночи не сплю, думаю об этом. Что у него на уме — ты не представляешь? Мне было бы положено знать, но я не знаю. Вот видишь, вам надо уезжать.

— Попробую поговорить с Терри.

— Не пробуй — поговори! Что, по-твоему, произойдет, когда твой отец умрет? Ты его наследник, и тебе предстоит совершать немыслимые глупости. Но ты будешь лезть вон из кожи, стараясь превзойти своего старика. Поэтому обещаю: если вы сейчас не уедете, я стану преследовать тебя всю жизнь, и когда у тебя родится сын, я тоже рожу сына, чтобы мой сын продолжал преследовать твоего. Уяснил? Это пагубное пристрастие будет передаваться от поколения к поколению. Веками! Сейчас решающий момент, Джаспер: если я от вас не избавлюсь, то буду привязан навсегда.

Неприятная перспектива!

— Я все сказал. Иди поговори с дядей. Если вы останетесь, я не знаю, что сделаю. Может быть, перережу вам глотки во сне. — От этой мысли Эдди рассмеялся, но не разжимая губ. — А теперь оставь меня одного. Я должен помолиться родителям.

Он положил на пол яркие цветы, встал перед ними на колени и принялся что-то бормотать. Эдди ежедневно вымаливал успех, и это не вселяло оптимизма: если ближайший к вашему дому врач вынужден молиться за успех своего предприятия, лучше, чтобы боги его не услышали.

Перед тем как лечь спать, я сунул голову в спальню Терри. Хотя я постучал и получил приглашение войти, он не удосужился накинуть на себя одежду и так и остался стоять голым посреди комнаты.

— Привет, Джаспер. Что-нибудь случилось?

— Ничего. Спокойной ночи.

Я закрыл дверь — был не в настроении трепаться с голым толстяком. Но в то же время не хотел, чтобы мне во сне перерезали горло, и снова ее открыл. Терри не двинулся с места.

— Господи, неужели тебе трудно постучаться?

— Эдди свихнулся. Грозит нам всем перерезать во сне глотки.

— Не слишком гостеприимно.

— Не думаю, чтобы он хотел нашей смерти. Но наше с отцом присутствие способно толкнуть его на крайность.

— Что ты предлагаешь?

— Не пора ли нам сматываться?

— Может быть.

— Отлично.

— Но мы этого не сделаем.

— Почему?

Его брови поползли вверх, рот открылся, словно он в любую секунду был готов заговорить. Теперь в любую секунду.

— Терри, с тобой все в порядке?

— Разумеется. Я немного возбужден, вот и все. Не привык волноваться. Понимаешь, я очень долго находился вдали от родных, и присутствие вас двоих произвело на меня забавный эффект. Я чувствую себя не совсем собой. Не совсем… свободным. Если хочешь знать правду, я стал за вас беспокоиться.

А ведь я давным-давно ни о ком и ни о чем не беспокоился.

— А Кэролайн? О ней ты тоже беспокоишься?

В долю секунды Терри побагровел, и что-то странное случилось с его глазами: мне показалось, я стою на улице и вижу, как в доме то гасят, то зажигают свет.

— У тебя замечательная интуиция, парень. Что она тебе подсказывает? Моя мне говорит, что в доме должно что-то произойти. Я только не уверен что. Может быть, хорошее, хотя я в этом сомневаюсь, а может быть, плохое. Может, даже очень плохое. Не исключено, нам лучше отсюда убраться, но я безумно любопытен. А ты? Любопытство — мое любимое состояние. А острое любопытство — нечто подобное тантрическому оргазму, сведению с ума, растянутому наслаждению. Вот что это такое.

Я пожелал Терри спокойной ночи, закрыл за собой дверь и, оставив его при его наготе, стал думать о нормальных семьях с их нормальными проблемами, как, например, алкоголизмом, пристрастием к азартным играм, избиением жен и наркотиками. Я им завидовал.

Проснулся я рано. Глотка моя была цела. Уже в половине седьмого солнце жарило вовсю. Из окна я видел, как из джунглей выползает туман. Мы находились на большой высоте, и дымка скрывала от наших глаз вершины. Спал я плохо — мне не давали покоя слова Эдди. Я понимал, что он прав: отец что-то задумал, даже если строил планы подсознательно. Догадывался я или нет, что у него на уме? Мне казалось, догадывался, но ясно не понимал. Разгадка пряталась где-то в глубине мозга, в самом дальнем и темном его уголке. Я чувствовал, был момент, когда я знал, что должно произойти, но потом по какой-то причине забыл. Более того, не сомневался: каждый на этой планете когда-то знал будущее, но, как и я, забыл. И предсказатели и синоптики — это не те, у кого сверхъестественный дар прозрения, а те, у кого хорошая память.

Я оделся и, чтобы ни на кого не наткнуться, вышел через заднюю дверь.

Позади дома на границе джунглей стоял сарай. В нем на шатких деревянных полках хранились краски и кисти. К стене привалились несколько чистых холстов. Так вот где отец Эдди писал свои отвратительные картины! Когда-то здесь скорее всего был курятник, но я не увидел ни одной птицы. Валялись перья и старая яичная скорлупа. На полу — незаконченное произведение: пара почек. Отец Эдди, видимо, уверовал, что идеальный желтый цвет можно получить лишь с помощью яичного желтка.

Я потрогал кисть. Заляпанная засохшей краской щетина стала твердой, как дерево. За курятником я обнаружил наполненное дождевой водой корыто. Вода была грязной, словно такой, коричневой и мутной, уже падала с неба. Я старательно прополоскал в корыте кисть и растеребил пальцами щетину. В это время из дома вышла Кэролайн и зашагала вниз по склону. Она двигалась быстро, но каждые несколько шагов останавливалась и на сколько-то секунд застывала. Затем продолжала путь, словно опаздывала на свидание, которого страшилась. Я наблюдал за ней, пока она не скрылась в джунглях.