Части целого
Шрифт:
— На твое усмотрение.
— И кроме того, мне не хочется угловатости, поэтому, может, остановимся на круге?
— Неплохая мысль.
— Ты так считаешь? Ты бы хотел жить в сфере?
— Почему бы нет?
— Нам надо будет слиться с окружающей средой. Органичный синтез — вот наша цель. А внутри, как я полагаю, необходимы две спальни, две ванные, гостиная и темная комната, но не для того, чтобы проявлять фотографии, а чтобы можно было посидеть в темноте. Что еще? Давай поразмышляем о пороге.
— О чем?
— О главном портале в дом.
— То есть
— Сколько раз мне повторять одно и то же?
— Одного раза вполне достаточно.
Глаза отца сузились и превратились в щелочки, уголки губ опустились вниз.
— Если будешь относиться к нашему делу подобным образом, можно сразу распрощаться с замыслом. Как тебе понравится жить в пещере?
— В пещере?
— Я считал, мы договорились: наш дом будет представлять собой символ утробы.
— Отец…
— Можно поселиться в стволе дерева, как Мерлин. Или подожди — знаю! Построим на деревьях платформы. Ты древесный житель?
— Не сказал бы.
— Следовательно, ты не стремишься жить в лиственной чувственности?
В палату вошел доктор Грег и посмотрел на нас, словно был судьей Верховного суда и, остановившись на перекрестке, обнаружил, что парочка неонацистов норовит вымыть его машину.
— Папа, давай заведем себе обычный дом. Нормальный, красивый, обыкновенный.
— Ты прав. Нам нельзя переусердствовать. Хорошо. Что ты предпочитаешь? Кубический обыкновенный или цилиндрический обыкновенный?
Я вздохнул.
— Кубический.
— Тебе приходилось видеть спиралевидный минарет в Самарре в Ираке?
— Нет. А тебе?
— Нам предстоит решить строительную проблему: я хочу слышать эхо своих шагов, но не твоих. Как с этим справиться?
— Не знаю.
— Ладно. Обсудим потолки. Ты предпочитаешь высокие?
— Конечно. Разве есть люди, которым больше нравятся низкие?
— А если захочется повеситься? Как тогда? Постой, ну-ка поглядим… — Отец полистал книги. — Индейский вигвам?
— Папа, что с твоими мозгами? Больно уж тебя заносит из стороны в сторону.
— Ты прав, ты прав. Нам надо сосредоточиться. Быть практичными. Мыслить логично. Так что давай быть логичными. Какие задачи решает проект дома? Чтобы он отвечал физическим потребностям: есть, спать, испражняться и трахаться. Это предполагает комфорт, полезность и отдачу. То есть фактически одно и то же. Не понимаю, почему в этом смысле мы должны отделять себя от примитивного человека. Наша цель — жить в приемлемом климате и не допускать до себя тех, кто охотится на нас.
— Здорово.
— Но учти, что форма нашего жилища будет оказывать чрезмерное влияние на наше поведение. Надо основательно пораскинуть мозгами. Что скажешь об иглу?
— Нет.
— Дом на колесах! Разводной мост! Ров!
— Папа, мы пошли вразнос!
— Хорошо, будь по-твоему: построим что-нибудь простенькое. Но на одном я все-таки настаиваю — в основе идеологии проекта должна лежать старинная итальянская пословица.
— Что еще за пословица?
— Лучшая защита — оставаться вне досягаемости.
Его идеи оборачивались против нас. Доктор
Между тем я решил подыграть обстоятельствам и, став послушным временным сиротой, вернуться в дом для брошенных детей. В этом был смысл, поскольку иначе меня бы подкарауливали каждый раз, когда я навещал отца, и войти в сумасшедший дом было бы так же трудно, как и выйти из него. Кроме того, мне надо было ходить в школу. Миссис Френч возила меня на занятия по утрам, а я в течение дня старательно избегал говорить о болезни отца и о том, что мы с ним жили в разных домах для выбитых из колеи людей, иначе это означало бы, что я сдался реальности. Я продолжал вести себя так, словно все шло как обычно. Но каждое возвращение из школы было настоящим кошмаром, хотя никто в приюте не собирался меня насиловать, и не происходило ничего интересного, если не считать того, что я поддался грызущему меня любопытству и выслушал истории всех вокруг, и каждая из них оказалась намного трагичнее моей. Брошенные дети лишали меня жалости к себе. И я докатился до самого дна: без жалости к себе во мне вообще ничего не осталось.
Более того, шизанутые из психушки время от времени подпускали отца к телефону. Я отвечал на звонки и страдал вот от таких разговоров.
Мой голос:Слушаю.
Голос отца:Задача такова — как сделать, чтобы нам в доме было удобно, но гости не выдерживали бы в нем больше сорока пяти минут?
— Затрудняюсь сказать.
— Джаспер! Это серьезное, практическое дело. Так что думай, не отлынивай. Дом должен отражать мою личность, мою дилемму, мою ложь, которая и является моей личностью. И цвет. Я хочу белый. Ослепительно белый!
— А нельзя сделать что-нибудь попроще?
— Согласен с тобой на все сто. Нам необходимо нечто простое, что способно разлагаться на составные элементы. Не нужно ничего такого, что может просуществовать дольше, чем мы.
— Хорошо.
— Открытое жизненное пространство. Нет, это мешает человеческой близости. Подожди… я хочу, я хочу…
Долгое молчание.
Снова я:Отец, ты слушаешь?
Он:Арена для боя быков! Готический собор! Мазанка!
— Ты принимаешь лекарства?
— И никаких каминов. Они напоминают мне урны с прахом.
— Господи, согласен!
— Что ты предпочитаешь: крытую галерею или веранду? Хотя какая разница? Подожди. Мне все равно. Давай сделаем то и другое. И вот что я тебе скажу: к дьяволу все элементы украшения! Мы сами элементы украшения.
Я вешал трубку и клял себя за то, что, как мне казалось, снова направил отца на пагубный путь. Разговоры все эти, разумеется, не могли подготовить меня к грядущей внезапной перемене.