Частичка тебя. На память
Шрифт:
Подари мне хоть одну радостную весть, Юла. Не хотелось бы тревожиться понапрасну.
Поводов для беспокойства было море.
Обострение хронической болячки Юлы совпало с новостью о её беременности. Наша радость по поводу нового шага в отношениях оказалась омрачена сохраняющейся угрозой потери ребенка и большими трудностями в лечении этой болячки.
Мы с некоторых пор даже начали предохраняться. Хотя я вообще предполагал, что с интимом для безопасности ребенка нужно сделать перерыв, но… У Юлы были гормоны,
Честно говоря, после такого я не то что осколки бы ей не позволил собирать, но вообще настаивал, чтобы с работой она завязывала. Тут, в конце концов, не всегда приятные клиенты, не всегда умные работники…
Юля все еще упирается.
Будто что-то чувствует.
Что я её уже предал.
Иногда от этих мыслей только повеситься и хочется. Вот только повеситься практически равно сбежать от ответственности. А я уже на все готов, лишь бы этот ребенок появился на свет. И чтобы моя невеста не волновалась — тем более. И любого вкопаю в землю, кто попробует её побеспокоить.
— Результатов еще не было, — моя девушка болезненно ежится, — Ник, ты ведь знаешь, это государственная клиника, там не все так быстро делается…
— Тебе стоит уже наконец перейти в частную клинику, — замечаю критично, — я ведь тебе говорил, что могу оплатить любое обследование. Там и скорость, и качество…
— Ты мне еще не муж, Ник, — Юля костенеет, как и всякий раз, когда разговор заходит на это поле, — и платить за себя до свадьбы я точно не позволю. И потом в этой больнице работает моя знакомая. Она специализируется на проблемах, аналогичных моим. У нее отличный послужной список. Я, конечно, не сомневаюсь в компетенциях твоих врачей, но позволь мне хоть что-то решать самой.
Упрямая, как горная коза. Принципиальная, как британская королева. Где б еще такую найти? И зачем искать, если уже повезло?
Зачем ты спьяну полез целовать Эндж, Ольшанский. Куда тебя понесло? Что за наркоманские порывы?
Вопрос не подлежит обдумыванию. Только сожжению.
Назад дороги нет, как говорится.
— Не переживай, — я сжимаю свои объятия крепче, — в этом вопросе я останусь на твоей стороне и воевать мы не будем. Хочешь своего врача? Будет тебе твой врач. Я не настаиваю.
Юля крепче прижимается ко мне спиной, стискивает холодные пальцы на моей ладони.
— Ты такой хороший, иногда мне даже кажется, что я тебя придумала.
— Ты просто плохо меня знаешь, — я даже не пытаюсь прикидываться, что бравирую.
Нет. Это ведь правда.
Она ни за что бы не сказала этих слов, если бы понимала, что за хаос сейчас происходит в моей голове и какой ценой мне удается удерживать мысли в порядке.
И категорически нельзя назвать хорошим человеком того, кто хорошо умеет только предавать. И неважно кого — лучшего друга ли, избранницу…
Предам всех, быстро, дешево, и всех разом — тоже могу.
Смог же одним три тысячи раз уже проклятым порывом предать и Юлу, и Эндж, и своего ребенка.
Вот
Хорошо, что оно есть, хотя бы. Мне есть за что воевать. Хоть даже и со своим идиотизмом.
— Что там такое? — Юля вздрагивает и выпутывается из моих объятий, чтобы броситься к окну. — Тимирязев? А у него-то что случилось?
У медпункта и вправду паркуется пафосный серый гелендваген нашего владельца. И сам Артем неожиданно торопливо выскакивает с водительского сиденья, и бросается к боковой дверце машины. Кого-то вытаскивает…
— Это ведь наш новый администратор, — Юля опознает бесчувственную бледную девушку на руках Тимирязева раньше меня.
А я смотрю на неё и ощущаю, как отчаянно стискиваются на краю подоконника пальцы.
Я ведь просил этого утырка оставить Эндж в покое! Интересно, что нужно сделать, чтобы он послушал?
— Что случилось?
Юля уже натянула свежие перчатки, вылетев обратно в приемную.
Артем осторожно опускает Анжелу на кушетку для пациентов. Оглядывает, убирает с лица прилипшую к губам прядь.
Оторвать бы руки этому убиральщику.
Ведь просил же! Ведь не сказать же, что Тимирязеву тут мало девочек глазки строит. Много. Вот с ними бы и развлекался. Зачем трепать нервы именно Эндж?
— Мы обедали. Собирались, если быть точнее, — суховато поясняет Тимирязев, — она хлопнулась в обморок еще до того, как нам принесли еду.
Я смотрю на бледные губы все еще бесчувственной Анжелы и в голове будто разворошили казавшиеся черными, но оказавшиеся раскаленными до предела угли.
Энджи-Энджи… Такая сильная внешне, но такая хрупкая под всей этой своей скорлупой независимой и самодостаточной женщины.
Знал бы прикуп — жил бы в Сочи, знал бы про её положение — не стал бы ей угрожать. Выбрал бы другие слова. Ей и без меня достаточно нервотрепки. Хотел ведь как лучше. Защитить нас всех от излишнего вмешательства в жизнь друг друга. Уберечь Юлу от излишних переживаний, Эндж — от пересудов.
— Знаете что, господа, — Юля сгоняет Тимирязева с кушетки и склоняется над Эндж, — сходите-ка нафиг. Я тут сама разберусь.
— Я её привез! — возражает Тимирязев. — Я не собираюсь её оставлять. У меня тут сотрудницы в обморок падают. И ладно б я разделся и она б рухнула в забытье от восторга. Так нет же, я еще не успел. Что это за фальстарт? Я хочу знать причины.
— С беременными такое случается, — Юля вскрывает пузырек с нашатырем, — резкое падение глюкозы в крови, анемия, она могла просто перенервничать. Все-таки новая работа, большая ответственность, стресса у неё сейчас предостаточно. Идите, Артем Валерьевич. Заедьте через полчасика, я не отпущу её до этого момента. Сейчас Анжеле Леонидовне нужен только покой.