Частная школа
Шрифт:
Но иногда на неё вдруг находило. Ни с того ни с сего начинала тревожиться, переживать, что с ним случится какая-нибудь беда… вот как сегодня.
— Да не волнуйся, мам, — успокаивал её Эрик. — Всё со мной хорошо. Тут наши, Юлька тут… Ну что может случиться?
— Да, наверное…
После разговора с матерью Эрик тоже решил заглянуть на балкон, где Юлька так до сих пор и торчала. Стояла бы она там одна — не пошёл бы. В последнее время его тяготило оставаться с ней наедине. Но сейчас на неё явно наседал Шулепов. И, похоже,
Балконная дверь была закрыта неплотно, и подходя Эрик слышал, как Юлька, повысив голос, отбивалась от Шулепова:
— Да убери ты от меня руки, Шуля! Что тебе от меня надо?
— А то ты не понимаешь! Юлька, да стой ты… Я же не просто так. Я реально с тобой хочу… ну, замутить. Серьёзно. Ты мне нравишься. Очень сильно нравишься. Скажи, что мне сделать — я сделаю. Я всё для тебя сделаю.
— Шуля, просто отстань, а? Мне правда не до тебя.
— А до кого? До него, да? До этого твоего психованного ублюдка? До этого сраного молдавского гастера?
— Не говори так про него!
Эрик вышел на балкон, но ни Руслан, ни Юлька его не заметили, увлечённые перепалкой. Балкон занимал всю крышу над центральным входом клуба и сообщался ещё с одним коридором.
— А кто он? — фыркнул Шуля. — Прынц голубых кровей? Только мамашка у него поломойка, молдавская гастерша, значит, и он…
Эрик ускорил шаг. В висках заколотился пульс.
— Да мне всё равно! Мне плевать, кем его мама работает…
— Плевать тебе… Так и ему тоже плевать — на тебя. Дура, ты даже не видишь, что ты ему нафиг не сдалась. Ты за ним как собачонка бегаешь… Смотреть противно, как ты стелешься перед Маринеску, как унижаешься… Ещё было б перед кем… Ты ему уже дала?
— Дурак! Больной дурак!
— А…
Шулепов больше ничего не успел сказать. Первый же удар сбил его с ног.
— Эрик, пожалуйста, не надо! — верещала Юлька, глядя, как он, сидя сверху поверженного Шули, лупит его кулаком. — Эрик, прошу, остановись!
Она подскочила, схватила его за руку.
— Пожалуйста! Оставь его!
Ярость схлынула. Накатила брезгливость.
— Всё я, всё, — выдернул он руку и поднялся. Но Юлька всё равно вцепилась в него, словно боялась, что тот снова сорвётся.
Кряхтя и сплёвывая кровь, медленно встал Шуля. Сначала на четвереньки, потом, опираясь о балюстраду, поднялся на ноги. Покачиваясь, побрёл к дверям. Не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Ты — труп, Маринеску.
5
Юлька тотчас прижалась к Эрику, словно боялась, что тот кинется вдогонку с кулаками. Но он убрал её руки, подошёл к балюстраде и облокотился. Внизу, во дворе перед клубом толпился народ: болтали, курили, смеялись. Кто-то входил, кто-то выходил.
Эрик подумал, что и ему пора бы домой. Но тут Юлька опять пристроилась рядом.
— Не
— Нашло? — усмехнулся Эрик. — Да он всегда такой.
— Да, с тобой, почему-то да, такой… — согласилась Юлька, потом повернулась к нему. — Не будем о нём. А вот ты — молодец.
Эрик покосился на неё.
— Я? С чего это?
— Ну, что пришёл и… что заступился. И вообще…
— Ерунда.
— Нет! Не ерунда! — горячо возразила Юлька. — Ты всегда за меня заступаешься. Я от этого… ну, просто не знаю… хочу плакать и смеяться одновременно.
Эрик покачал головой. Детский сад какой-то, ей-богу. Но Юлька возбуждённо продолжала:
— А помнишь, в шестом классе у меня отобрали рюкзак мальчишки из восьмого и закинули в мужской туалет? И не отдавали… А ты шёл мимо, спросил, чего реву. Я пожаловалась, и ты такой: «Сейчас принесу». А они и тебе не хотели отдавать, помнишь? Говорили: «Вали отсюда пацан, пока не получил». Я слышала, я же за дверью стояла. Губу тебе разбили, гады, до крови… Но мой рюкзак ты у них забрал. И отдал мне. Помнишь?
— Вообще нет, — пожал он плечами.
— Ну как же? Ну а в восьмом классе, помнишь, я нечаянно разбила проектор у физички? Я тогда чуть не умерла от страха. Я и так-то эту грымзу боялась до потери пульса, а тут такое… До сих пор как вспомню, так вздрагиваю… А ты встал и сказал, что это ты разбил… Ну, помнишь?
— Ну вот это помню. Ещё б не помнить. Физиня же так потом орала, что думал — оглохну. Указкой своей чуть не истыкала до смерти.
— Ах да! — засмеялась Юлька. — По-моему, даже ударила разок, ненормальная. И ты у неё тогда эту указку отобрал и тоже сломал. И с математикой всегда мне помогаешь! Если б не ты, я бы точно погрязла в двойках…
— Да прям…
Несколько секунд оба молчали. Потом Юлька снова повернулась к нему, подалась ближе, взяла за руку.
— Эрик… я…
Он тоже повернулся к ней, взглянул в её лицо и напрягся. Только не это! Только не надо этих неудобных признаний! Пусть всё останется как есть…
— Я…
Юлька посмотрела на него с отчаянием, закусила губу, но так и не решилась произнести то, чего ему так не хотелось услышать. Однако вместо этого огорошила его вопросом:
— Эрик, а у тебя есть кто-нибудь, ну или был? Девушка, в смысле… Ну, в этом самом смысле…
В другой раз он наверняка высмеял бы Куклину за подобное любопытство, ну или на худой конец, подтрунивая, спросил, с чего это она, правильная девочка, интересуется такими взрослыми вещами, но не сейчас. Не мог, язык не поворачивался.
Интуитивно чувствовал, что как бы насмешливо и снисходительно он сам ни относился к девчачьим ахам-вздохам, подшучивать сейчас над Куклиной будет неуместно, может, даже зло. Хоть она и дурочка, конечно, а эти все «люблю — не могу» — романтичная ересь, не больше.