Частный детектив. Выпуск 1
Шрифт:
— Она очень возбуждена, сэр, — шепнул Уодлок, который и сам казался безмерно расстроенным.
Я пробежал по террасе, затем по ступенькам и очутился возле “кадиллака”.
— Машину поведу сам, — сказал я, — укладывая пакеты на заднее сиденье. — Простите меня, я отлучусь буквально на секунду, только прихвачу свой револьвер.
Пока она усаживалась в “кадиллак”, я подбежал к “бьюику”:
— Шахта Монте—Верде, — шепнут я. — Выждешь пять минут и гляди в оба, Джек!
Из–под одеяла раздались неясные звуки, но я не стал задерживаться. Я поспешил к “кадиллаку” и занял место за
Я завел мотор и машина мягко покатилась.
— Не предавайтесь унынию, — сказал я.
Но она все всхлипывала. Я подумал, что, в конце концов, это может принести ей утешение. Я надазил на акселератор, не превышая однако дозволенной скорости, и старался не обращать на нее внимания.
Но как только мы въехали на Орчид Бульвар, я снова обратился к ней:
— Вам надо взять себя в руки. Вы ведь мне так ничего еще и не рассказали о телефонном разговоре. Не стоит забывать, что, допустив какую–либо ошибку, мы поставим под удар вашего мужа. Похоже, похитители еще более встревожены, чем мы. А потому успокойтесь и расскажите мне обо всем подробно. Итак, что же вам они сказали?
Понадобилось еще несколько минут, чтобы совладала с собой; и только уже на повороте к авеню Монте—Верде она сказала:
— Надо положить деньги на крышу навеса, что у входа в старые шахты. Вы знаете, где это?
— Да. Что еще?
— Пакеты должны быть расположены на одной линии с промежутком тридцать сантиметров один от другого. Мы должны тотчас уехать, как только выполним все это.
— Все?
Ее передернуло.
— Да, если не считать угроз насчет репрессий в случае, если мы им подстроили какую–нибудь ловушку.
— Они не предоставили возможности поговорить с вами вашему мужу?
— Нет. Да и сама мысль об этом мне кажется несколько странной.
— Тем не менее, иногда они это делают.
Сам факт, что они не позволили Дедрику произнести несколько слов по телефону, не предвещал ничего хорошего. Но ей об этом я не сказал.
— Вам звонил тот же тип, что в первый раз?
— Вроде бы.
— У него был такой же приглушенный голос?
— Да.
— Отлично. Теперь план действий: я останавливаю машину у входа в шахту; вы остаетесь в машине; я беру деньги и раскладываю их на крыше. Вы должны следить за правильностью моих действий. Выполнив все это, я возвращаюсь в автомобиль. Теперь машину поведете вы. Как только мы выедем на авеню Вантюр, вы тормозите — и я высаживаюсь. А вы возвращаетесь домой.
— Зачем вы хотите сойти?
— Если нам повезет, я, возможно, что–либо замечу.
— Нет! — она ухватила меня за руку. — Вы что, хотите его гибели? Мы оставим там деньги и будем неуклонно соблюдать все их условия. Вы должны дать мне в том слово.
— Хорошо, договорились. В конце концов — это ваши деньги. Но раз вы уже впутались в эту историю, нам больше никогда не представится шанс их опознать. Гарантирую вам, что они меня не заметят.
Она повторила:
— Нет! Я не желаю со своей стороны давать им ни малейшего предлога не выполнить обещания
Я круто повернул длинный черный “кадиллак” и мы поехали дорогой на Сан—Диего.
— Ну что ж, резонно. Хотя и этот выход не из лучших.
Серена ничего не ответила.
Движение было весьма интенсивным и потребовалось несколько дополнительных минут, чтобы попасть на дорогу, ведущую к шахтам. Машина подпрыгивала на неровностях. Ландшафт был мрачен и пустынен, фары освещали островки густых кустарников и холмики отработанной породы. Мы всего лишь в нескольких сотнях метров от оживленной трассы, но мрак и глушь, парящие здесь, создают ощущение, что ты где–то на дне могилы.
Перед нами вход в шахту. Один створ внушительных деревянных ворот портала сорван с петель. Другой на месте, но устойчивость его вызывает сомнения. Торможу у дощатого забора. Фары освещают потрескавшуюся поверхность бетонированного шоссе, ведущего к главной шахте.
Замечаем навес. Его высота не более двух метров. Это ветхий, покосившийся барак, некогда служивший приютом надсмотрщику, который отмечал выход рудокопов на работу.
— Ну, что ж, — говорю я, — приехали. Ждите меня здесь. Если запахнет жареным, выходите из машины и бегите: чем быстрее, тем лучше.
Она сидит, вперив свой взгляд на старый навес, словно надеясь, что там вот–вот появится Дедрик. Лицо ее казалось высеченным из льда.
Я вышел из машины, открыл дверцу и достал пакеты. Взяв их под мышку, ощупал свой револьвер 38–го калибра и направился к шоссе, в сторону навеса.
Тишину нарушал только отдаленный гул машин на шоссе. Здесь же ничего. Никто не набросился на меня с оружием. Путь к навесу казался мне чересчур длинным: в ярком свете фар я представлял из себя превосходную мишень для любого желающего спустить курок. Я был счастлив, когда наконец достиг навеса. Моя правая рука скользнула под пиджак к револьверу, я сам я в это время заглядывал в приоткрытую дверь.
Я видел только сломанный стул, кучки мусора и какие–то бумажки, валявшиеся на полу. Фары нарисовали на стене, сплошь в клочьях паутины, два нечетких световых круга.
Даже мысль о том, чтобы положить деньги на крышу барака была мне совершенно нг по нраву. Меня мучило предчувствие, что Серена приноси, напрасную жертву, что ее надежды вернуть мужу свободу обречены. Но мне было поручено положить деньги на крышу, и ничего другого не оставалось, как выполнить задание. Итак, я кладу пакеты на ржавую жесть навеса, в соответствии с указаниями аккуратно размещаю их с интервалом в тридцать сантиметров. И все. Я предполагал спрятаться где–нибудь неподалеку, дожидаясь дальнейших событий, но если меня обнаружат и вследствие Дедрик будет убит, смерть его ляжет на мою совесть. Пожалуй, Серена права. Остается только один шанс, что похитители сдержат свое слово.
На обратном пути опять волнения: для гипотетического охотника я превосходная мишень.
Интересно, следят ли они за моими передвижениями. Укромных нор на этом полуразрушенном руднике отыскалось бы немало.
Торопливо дергаю дверцу машины и усаживаюсь на прежнее место.
Серена продолжает тихо всхлипывать. Не поворачиваясь к ней, спрашиваю.
— Если вы по–прежнему не хотите, чтобы я проследил за ними, то могу отвезти вас домой.
— Отвезите, — каждое слово давалось ей с трудом.