Частный детектив. Выпуск 7
Шрифт:
– Только вот Поль чересчур страдал!
– тихо произношу я.
– Да. Он не вынес разрыва и предпочел скорее убить Франсуазу, чем возвратить ее мне! Впрочем, разве его письмо уже не содержало угрозу?
Я нахожу в письме строки, на которые он намекает: "…И я поистине предпочитаю твою смерть, чем знать, что ты в объятиях другого".
– Итак, речь может идти даже о преднамеренности!
– мрачно замечает Улисс.
Но я снова берусь за блокнот, в котором, по словам Улисса, содержится обвинение. Я спрашиваю,
– Погодите, - отвечает Улисс, - прежде всего, вы должны знать, что у Поля и Франсуазы состоялось последнее свидание.
– В Ньюхавене?
– Увы, да! И я снова следил за ними. Вот, послушайте: "Ньюхавен, 16 марта. Только бы все прошло благополучно! Только бы Франсуаза не проявила слабость! Только бы Поль смирился! Я сижу в этой мрачной комнате и слышу, как воет за окнами морской ветер. В эту непогоду они сейчас вдвоем там, на скале. Они терзают друг друга. А ветер жалобно стонет".
– Любопытно!
– замечаю я.
– Помните, только что, когда вы испугались, что завеса разорвется, у вас было ощущение, будто вы заперты в темной комнате…
– И я сказал, что слышу шум ветра. То было, вероятно, как смутное воспоминание о тех ужасных мгновениях.
– А дальше? Что там в блокноте дальше?
Задаю вопрос и настороженно жду ответа. Я знаю, что здесь мы приближаемся к узловому моменту этой необычной истории.
– Дальше? А просто такая вот запись, сделанная несомненно после смерти Франсуазы… "18 марта. Я убью его, убью, клянусь! Поль может бежать хоть на край света, я последую за ним, и там, где я его настигну, он погибнет. Он упадет, как упала ты, моя несчастная птица, устремившись навстречу своей ужасной смерти, я заставлю его заплатить сполна за причиненную боль."
На последних словах голос Улисса дрогнул. Что бы он там ни говорил, я знаю, у него не могло сохраниться ни малейшего воспоминания об этих событиях. Однако его больной рассудок делает большие успехи именно там, где я надеялся: вся эта история становится историей, которая произошла лично с ним. Подобно тому, как актер-трагик, обрядившись в пурпурную мантию, превращается в Цезаря с ног до головы, так и Улисс почувствовал себя жаждущим мести мужем, каким он предстает со страниц блокнота.
Подталкиваю его еще немного в этом направлении, хотя и не уверен, есть ли в том необходимость.
– И вы настигли его, Поля! На пароходе, который шел из Ньюхавена в Дьепп…
Он вздрагивает, бросая на меня взгляд исподлобья:
– Вы думаете, я убил его?
– Нет. Я думаю, что первым нанес удар Поль. По всей вероятности, вы отыскали его на этом судне. И можно предположить, что между вами произошло бурное объяснение.
– И он меня ударил?
– При этом отнюдь не тросточкой! Ибо, если вы потеряли память… Не забывайте, он знал, что вам известна правда о смерти Франсуазы. В этой ситуации вопрос
Улисс покусывает большой палец. Видно, он всерьез раздумывает о себе, своих побуждениях.
– Вы полагаете, я действительно намеревался его убить?
Тут- то я его и ловлю. Я знаю, мы дошли до такого момента, когда он неизбежно должен задать этот вопрос, и нащупываю в кармане обойму револьвера, обнаруженного накануне в его плаще.
Внезапно вынимаю обойму из кармана и сую ему под нос.
– Да, я уверен, что вы намеревались его убить. Вот тому доказательство!
– Доказательство, - повторяет он, ошеломленно глядя на обойму.
– Обойма револьвера, который находится в кармане вашего плаща.
Вдруг он опускает глаза и поворачивается ко мне спиной. Приблизившись, трогаю его за плечо.
– Ведь в кармане вашего плаща лежит револьвер, вам это известно, не так ли?
– Да, известно, - произносит он тихо.
– Вчера вечером вы заявили мне, что ваши карманы пусты, но знали про револьвер?
– Да, знал, - шепчет он.
– Значит, вы мне солгали?
– Да.
– Почему?
Он оборачивается ко мне с залитым краской лицом и выдерживает мой взгляд.
– Поставьте себя на мое место! Я действительно обнаружил этот револьвер у себя в плаще, выходя с морского вокзала. Разумеется, я понятия не имел, откуда он взялся. Позднее, укрывшись у вас, посреди ночи, при известных вам обстоятельствах, мне трудно было признаться, что я вооружен.
– Вы думали, что я могу позвать полицию?
– спрашиваю, пристально глядя на него.
– Вы могли это сделать. У вас есть телефон. Это первое, что я увидел, когда вошел: телефонный аппарат у вас на столе.
Он бросает взгляд на белый телефон, который и в самом деле просто нельзя не заметить. Белый телефон - это затея Пюс, она видела такие в декорациях бульварных пьесок, до которых столь падка.
Тем временем я не отрываю от Улисса испытывающего взгляда. Так мог бы, наверное, смотреть полицейский,
– А вам было бы неприятно, если б я вызвал полицию?
– Да, конечно. Знаете, без документов чувствуешь себя не очень-то спокойно.
Он сопротивляется, и мне это не нравится. Я предпочитаю, чтобы он в растерянности крутился вокруг меня, тогда мне легче набросить на него лассо.
– Возьмите, я возвращаю вам ее, - протягиваю Улиссу обойму и, выждав две-три секунды, бросаю ему в лицо: - Но имейте в виду, что одной пули не хватает.
Вижу, как он бледнеет.
– Не хватает одной пули?
– Можете проверить.
Он вертит обойму в руках, волнуясь, внимательно ее рассматривает.
– Этого я не знал, клянусь вам, - шепчет он.
– Когда я нашел револьвер, я не стал разбирать его, тратить время. Но, скажите, если одной пули не хватает…
– Все можно предположить.