Частный детектив. Выпуск 7
Шрифт:
– Мне известно теперь его имя!
– продолжает Улисс.
– Поль Дамьен. Журналист.
– Где вы все это раскопали?
– На последней странице блокнота. Так, безо всяких, записано и обведено красным карандашом. Наверно, тем же, которым я отчеркнул заметку в английской газете.
– Он отрывисто смеется и добавляет: - Потрясающий блокнот! В нем есть все!
А как же, конечно! Но мне не хотелось бы, чтоб он уделял излишнее внимание этому аспекту вопроса. Уж очень четко изложена вся его драма, со всеми нужными данными, именами и адресами. Не сообразит ли он, что это уж чересчур просто? Нет, я верю, он не поймет. Он не создан для того, чтобы понимать. Он создан, чтобы действовать, взрываться, он ничто иное, как жалкий пороховой бочонок, чей фитиль я подожгу.
– Во всяком случае теперь вы больше не сможете мне помешать, - холодно заявляет он.
– Что это значит?
– Это значит, что теперь я вас покину, мосье, поблагодарив за вашу доброту.
Вот это плохо! Отклонение, вовсе не предусмотренное программой! Ах, в самом деле, это было бы слишком, если б он ушел сейчас, когда начался обратный отсчет! Ну нет, голубчик, уж я тебя не выпущу! Ты создан мной, я - твоя воля, и ты мне принадлежишь!
Встаю и наклоняюсь к нему, глядя прямо в глаза.
– Вы останетесь здесь, слышите! Если вы непременно желаете встретиться с Полем Дамьеном и объясниться с ним, я берусь устроить вам это. Но здесь, под моей крышей! Под моим наблюдением!
Смягчаюсь и вновь обретаю тон доброго покровителя:
– Поймите меня. Не могу же я позволить вам устремиться навстречу гибели. Морально я не имею на это права.
Тут я, наверное, достигаю самых глубин собственной низости, но в том аду, куда я погрузился, никакая глубина, о чем бы ни шла речь, уже не страшна. Важен только результат: моя гениальная месть, преступление, какого еще не бывало, убийство, которое по моей воле совершит чужая страсть, убийство по доверенности.
Улисс очертя голову устремляется в расставленные мною сети.
– Это правда? Вы смогли бы разыскать Поля Дамьена? Заманить его сюда?
Глаза Улисса сверкают, в них появился кровожадный блеск, который мне весьма приятно видеть.
– Ну да, это вполне осуществимо, - говорю я.
– Мне совсем несложно вступить с ним в контакт.
– Но под каким предлогом?
– Что-что, а уж предлог всегда найдется! Вот, к примеру, вы сказали, что ваш Поль Дамьен журналист. Ну а я - известный писатель. И могу легко устроить, чтоб он взял у меня интервью.
Улисс с восторгом проглатывает и это.
– Ах, как ловко придумано!
Он хмурит свои громадные брови, собирается с мыслями, и чувствуется, что для него это непросто.
– Хорошо, - говорит он, - допустим, вам удается заманить его сюда.
– Ну, вот и состоится ваше объяснение! Я уступлю вам свое место. Вы примете Поля Дамьена.
– А что будете делать в это время вы?
– Я?
Улыбаюсь. Я не могу сдержать улыбки. Ибо совершенно отчетливо представляю всю сцену. Замечательная будет сцена! Жажда мести переполняет меня.
– Я буду держаться в тени.
И уже вижу себя в тени, совершенно естественно принявшим позу бесчисленных трагических героев, прячущихся в складках древней драпировки, затаивших дыхание, с выпученными глазами.
– Ах, так, в тени?
– повторяет Улисс язвительным тоном.
– Чтобы наша милая беседа не вышла за рамки приличий?
Я в восхищении от того, до какой степени далеки его мысли от готовящейся западни.
– Нет, нет, - говорю, - я лишь хочу посмотреть, какой оборот примет дело.
Тут я сама искренность. Да, буду смотреть и нагляжусь досыта. И это будет благородное подглядывание, ибо я сам творец зрелища,
Улисс горячится. Ему невтерпеж, он просто сгорает от ожидания.
– Вы думаете, он согласится прийти?
– в голосе Улисса звучат умоляющие нотки.
– Скажите, он придет?
– Да, думаю, придет, - я чуть заметно улыбаюсь.
– Скажу вам по секрету: я неплохо владею искусством устраивать западни. Вы не обратили внимания на все эти книги позади письменного стола? Сколько прекрасных великих авторов! И уж общаясь с такими людьми… С тех пор как литература стала литературой, в умах писателей и драматургов вызрело бесчисленное множество примеров человеческой низости. Возьмите Шекспира. Непревзойденный мастер коварства!
Вижу, Улисс слушает меня не слишком внимательно. Однако глядит на меня широко открытыми глазами, в которых вот уже несколько мгновений мелькает непонятный страх.
– Вы меня пугаете, - вдруг шепчет он.
– Это вы внушаете мне беспокойство. Представляю себе любовника вашей жены в этом доме и представляю ваши глаза, ваши руки… Эти руки, которые только что готовы были сжать…
Он вскакивает с места, прячет лицо в ладонях и издает вопль:
– Молчите! О, молчите!
Я отлично знаю, почему он так кричит, почему его переполняет ужас. Потому что имя этого человека не Улисс, а Ганс Вамберг. Родился он 20 февраля 1926 года в Мюлхаузе. А сейчас он чувствует, как надвигается неотвратимое: пробуждаются его неуправляемые инстинкты, инстинкты опаснейшего убийцы.
Теперь я должен открыть правду: три дня назад Ганс Вамберг сбежал из психиатрической больницы в Дрё, его приметы были сразу же сообщены всей французской полиции, поскольку этот человек чрезвычайно опасен.
При всей своей трагичности история Ганса Вамберга не оригинальна. В газетах регулярно рассказывается о подобных печальных случаях деградации личности. Два года назад Ганс Вамберг, в то время блестящий инженер на пиротехническом заводе в Гавре, в результате травмы черепа утратил рассудок, а вместе с ним и память. Охваченный губительным безумием, он, к моменту ареста, убил трех человек.
8 ноября прошлого года Суд присяжных департамента Сен-Маритим, учитывая мнение специалистов, признал Ганса Вамберга невменяемым и постановил поместить его в дом умалишенных. Пожизненно. Основанием для этого послужило заключение, что амнезия, которой он, по мнению медиков, страдал, навсегда вычеркнула из его памяти ужасные воспоминания о совершенных им преступлениях: о трех задушенных молодых женщинах.
Все это я почерпнул из вчерашнего выпуска нашей вечерней газеты "Этуаль де л'Уэст". Этим объясняется возникшее у меня ощущение, будто я уже где-то видел человека, постучавшего ночью в мою дверь. Его фотография красовалась на первой странице "Этуаль". Все прояснилось, когда я обнаружил револьвер в кармане его плаща: бросившись к столу, я схватил газету и опознал неизвестного.