Часы любви
Шрифт:
– Возвращайся! Возвращайся! Не оставляй нас! – вопил он, выходя с кладбища.
Равенна понимала, что сумеет обогнать его, – тем не менее странные речи наполнили ужасом ее сердце. Она поглядела назад: О'Руни стоял под дождем и тянул к ней руки, словно намереваясь куда-то вести. Замерзшая, утомленная, Равенна рванулась в сторону своего дома, цепляясь руками за ночной ветер, словно это могло помочь ей скорее возвратиться домой. Внезапно из черной тьмы перед ней возникли огни кареты, превратившие дождь вокруг нее в золотое сияние. Равенна упала – как ей показалось – в полную грязи канаву. Над ней
– Какую еще поганую чертовщину ты там устроил, Симус? – рявкнул Тревельян из кареты.
– Мы кого-то сбили, милорд. По-моему… по-моему, это девушка. – Кучер едва удерживал коней, готовых вот-вот понести.
– Боже, – Тревельян распахнул дверцы кареты. – Я ничего не вижу…
– Кажется, она там, в канаве, – крикнул Симус с кучерского сиденья.
Подняв воротник пальто, Ниалл подошел к канаве и едва не задохнулся, увидев рухнувшее в грязь тело, утопавшее в стекавшей с дороги воде.
Соскользнув с откоса, он взял маленькую фигурку на руки. Мокрая прядь скрывала лицо девушки. В темноте под дождем он никак не мог увидеть, кто она.
– Гони в замок со всей скоростью, – приказал Тревельян. Вместе с мокрой, грязной фигуркой он поднялся в карету, и экипаж рванулся с места.
Тревельян прибавил света в фонаре. Сбросив тяжелое шерстяное пальто, он прикрыл девушку. На ней была всего лишь тонкая, прозрачная рубашка, насквозь теперь мокрая, и грязь не мешала ему оценить грудь и полные бедра. Он прикрыл своим пальто округлые груди, холод сделал соски подобными налившимся жизнью почкам, спрятавшимся под тонким грязным полотном.
Прислонив ее к обивке сиденья, Тревельян отодвинул с лица прядь грязных темных волос. Злость накатила на Ниалла, когда он увидел, кто это. Лицо это не удивило его. Он почему-то знал, что это Равенна. Он предостерегал ее, он велел ей не делать глупостей, не навлекать на себя беду, и вот она перед ним – снова брошенная в его объятия. К счастью, живая и – глаза его скользнули по ее жалкому одеянию – бесстыжая. Болезненное чувство, похожее на ревность, медленно просачивалось в его душу, пока Тревельян мучительно пытался придумать ситуацию, способную объяснить ее появление здесь – ночью и совершенно раздетую.
Откинув голову на спинку, он попытался успокоиться. Чертова девка, распутница, он понял это, еще когда поймал ее на воровстве в собственной спальне. Он надеялся, что английская школа укротит ее… В конце концов, она действительно приобрела там кое-какие манеры, что было заметно в тот вечер за столом. Однако он знал, что надеждам его не суждено исполниться. Если кто из женщин Лира и может носиться под дождем в одной ночной рубашке, так это именно она, внучка ведьмы.
Подавив тяжелый вздох, Ниалл попытался оценить состояние пострадавшей, стараясь изо всех сил забыть, какой была она, прежде чем он укрыл ее своим пальто… Эти груди, вздымавшиеся с каждым вздохом, влажную ткань, прилипшую между бедер, темный соблазнительный треугольник, прятавшийся под маленькой вуалью… Черт побери! Он постарался совсем выбросить все это из головы.
Все кости были целы. Уверившись в этом, он обратил внимание на маленькую красную ссадину на лбу. Других ран не было видно;
Экипаж грохотал по старому подъемному мосту и въезжал в бейли. Девушка привалилась к нему. Ниалл поглядел на ее алый рот, на губы, раздвинувшиеся во сне. Обмякнув в его руках, она спала как принцесса, дожидающаяся поцелуя.
Конечно же, это могла быть только Равенна, и не потому, что среди обитателей Лира немногие кроме нее были способны на непредсказуемые поступки, но потому, что судьба сводила их, хотел он того или нет. В гейс он не верил и никогда не поверит. И все же в подобные мгновения Тревельян начинал допускать то, что в Лире могут действовать странные силы.
– «И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио» [40] , – шепнул он, обращаясь к безмолвной девушке.
40
Шекспир. Гамлет. Акт 1. сцена 5 (пер. М. Лозинского).
Откинув назад голову, он расхохотался. Его одолела минутная слабость, но это ничего не значит. Как современный человек, он будет отрицать этот дурацкий гейс до самого конца. Он не покорится. Во всем Соединенном Королевстве нет женщины настолько прекрасной, чтобы он стал добиваться ее любви, и эта раненая бесстыжая замарашка не может вдохновить его на подобное.
В злобном ликовании Тревельян швырнул перчатку богам.
Глава 13
Равенне снился Малахия. Она покоилась на ложе из розовых лепестков, мягком, словно шелковые подушки, а друг детства стоял над нею, наблюдая за ее сном.
– Вы пей это, – шепнул он. – Доктор прописал тебе опий, чтобы не болела голова. Выпей еще.
Приподнявшись на локте, она взяла тяжелый серебряный кубок. Равенна подумала, что Малахии подобный сосуд принадлежать не может, однако несуразности сна ее не смущали.
– А теперь отдохни, – велел он с куда более утонченным произношением, чем то, которое она помнила.
Спина ее ощущала подушки, поначалу показавшиеся розовыми лепестками. Малахия все еще наблюдал за ней, сидя возле ее постели. Он единственный друг ее прошлого и настоящего. В школе она держалась за его дружбу, как дитя за старую тряпичную куклу. Он изменился, но теперь, ощущая его присутствие, она была рада тому, что этот Малахия не похож на того, каким он был на скалах.
Он взял кубок, приблизившись головой… близко, так близко к ней.
И внезапно поцелуй, которого она не хотела там, на утесах, сделался столь желанным. Забытые сны об этом мужчине возвратились к ней, Равенне захотелось ощутить эти жесткие губы своими губами… захотелось, чтобы сильная ласковая рука провела по ее спине и, опустившись на талию, прижала ее к себе. Перо ее повествовало о нежной любви, но в мечтах Равенны она пылала как пламя, которого не могла погасить кроткая невинность.
Ей нужен был только ласковый поцелуй. Но именно от того самого мужчины?