Часы любви
Шрифт:
Когда она, наконец, проснулась, была ночь. Огоньки свечей, приплясывавшие в канделябрах на каминной доске, бросали вокруг длинные тени; стекла огромных окон покрылись влагой от тепла, распространявшегося из камина. Слуга принес чайничек с горячим чаем на подносе, покрытом безупречной полотняной салфеткой, а заново взбитые подушки в должном порядке были устроены под больной головой.
Равенне захотелось выбраться из постели, потянуть ноющие мышцы. С удовольствием – и смятением – она обнаружила в ногах своей постели один из кашмирских халатов Тревельяна, оставленный на случай необходимости.
– Тьфу! – буркнула
Закатав тяжелые изумрудно-зеленые атласные рукава, она прикоснулась босыми ногами к каменному полу. Толстые рубиновые ковры покрывали пол. Словно по камням Равенна перебралась по ним в прихожую, где в очаге уже теплился огонь, а стол возле кресла был завален старинными, зачитанными томами.
Налив себе чашку чая, она устроилась в одном из кресел. По привычке брать из двух предложенных кусков меньший, приобретенной, наверно, в английской школе, Равенна сперва заняла потертое, видавшее виды кресло, преднамеренно избегая более нового. Тем не менее, как она ни старалась, как ни усаживалась, удобно не становилось. Но кресло просто обязано было предоставить ей уют, ибо, невзирая на возраст, вещь эту делали умелые руки; однако, по необъяснимым причинам оно служило для Равенны источником муки. Не в силах более сносить эту пытку, она оставила кресло и устроилась в более новом, соседнем. Опустившись в него, Равенна вздохнула – на сей раз с удовольствием. Здесь все было как надо.
Когда мысли ее возвратились к создавшейся ситуации, Равенна забилась в самые недра кресла и принялась осматривать комнату. Вне сомнения, собственное достоинство можно было спасти, немедленно открыв дверь и убежав к Гранье, однако лоб до сих пор ужасно болел, и Равенна не могла собраться с мыслями, чтобы продумать план бегства. Если не считать украденного поцелуя, Тревельян был более чем гостеприимен. Он вызвал врача и предоставил ей самую роскошную комнату во всем замке. Жаловаться было не на что – если не считать некоторой невоспитанности хозяина, – а Тревельян, похоже, не намеревался часто посещать ее. Пожалуй, разумнее остаться здесь на несколько дней. Пешая прогулка до дома, наверно, может повредить ей. Голова еще жутко болела, и на виске, – куда ее ударила лошадь копытом, – вздулась мягкая красная шишка.
Утопая в кресле, Равенна решила смириться со своим временным обиталищем. Через несколько дней она придет в себя и сумеет возвратиться домой самостоятельно. Ну, а пока следует отдохнуть, стараясь вовсе не думать о Тревельяне, от одной мысли о котором голова ее начинала пульсировать все злее.
Попивая чай, она долго глядела в камин и наконец ощутила, что ее вновь тянет ко сну; не желая вставать, Равенна потянулась к одной из книг, лежавших возле нее. Выпал белый лист чистой бумаги, которым Тревельян заложил страницу. Не слишком усердно попытавшись найти страницу и вернуть листок на прежнее место, Равенна – из вредности – закрыла книгу и положила ее на столик, оставив закладку в руке. Ей вдруг захотелось писать, и радуясь удаче, девушка обнаружила поблизости на рабочем столе Тревельяна и чернильницу, и стеклянную венецианскую ручку. Свернувшись в кресле, она принялась записывать новое приключение
Шли годы. Война с соседями продолжалась. Сестры Скии сделались женщинами, и Грейс [45] , самая младшая и упрямая, первой спросила о судьбе Скии.
– Папа, а я помню дракона, – сказала она однажды, когда отец ее, король, разговаривал со своим военным министром.
– Очень хорошо, моя прекрасная дочь… Отлично. А теперь продолжим, – в рассеянности отвечал король. – Прошел год с исчезновения принца Эйдана, король Турое только что прислал нам ноту, угрожая страшной местью, если мы не возвратим ему сына.
45
Изящная, добрая, благородная.
– Так почему же нам не возвратить его, отец? – с логикой невинного младенца спросила Грейс.
– У нас его нет, моя милая. Мы даже не знаем, куда он отправился. Принц Эйдан мог погибнуть в одном из своих странствий, однако отец его, король Турое, полагает, что мы держим его наследника в плену. Боюсь, что он поверит нам лишь тогда, когда возьмет штурмом замок и лично убедится в том, что принца здесь нет.
– А мы уже послали гонца с этой вестью к королю Турое?
Король в разочаровании потер бородку.
– Дорогая моя, все не так просто. Я посылал гонцов. Я целый год делал это, однако на войне не всегда верят правде. Принца Эйдана в последний раз видели к северу от нашего королевства, и люди Турое решили, что принц попал в плен и находится в нашем замке. Мы способны только обороняться от новых нападений. А теперь ты видишь, что папа занят, поэтому будь хорошей девочкой и…
– Папа, а дракон убил Скию? Она снилась мне. Я видела ее так давно, ведь когда на нас напал дракон, я была еще ребенком. Почему же теперь ее нет с нами? Она умерла?
Король поглядел на младшую дочь, уде достигшую истинного расцвета женственности. Он казался несчастным, проклятым, ибо не знал, как объяснить презренные мирские дела такому возвышенному созданию, как Грейс.
– Дитя мое… О, если бы только ты оставалась ребенком! Твоя сестра оставила нас, ибо ей дарована власть, которой люди наши не понимают и ужасно боятся. Она живет в уединении и там должна оставаться, пока… пока, – король попытался проглотить комок в горле, – пока не пройдет очень много времени. Пока наш народ не поймет ее и не увидит в ней плоть от плоти своей. – Он отвернулся, скрывая скорбь во взгляде. – А теперь, Грейс, иди. У меня очень много дел.
– А где она живет? – спросила Грейс, прихватив бархатный плащ и направляясь к двери.
– Где-то в Терновом Чернолесье. Тихая, одинокая, неподвластная человеческой ненависти. – Король глубоко вздохнул, а потом отпустил дочь и все свое внимание обратил к военному министру, как раз объяснявшему, сколько именно костров потребуется под все имеющиеся котлы для масла…
Равенна уже клевала носом, и перо, наконец, вырвавшись из ее руки, уронило черную слезку на самый низ страницы. Голова ее откинулась, и, прежде чем отдаться сну, девушка успела подумать: «Какая жалость, что столь удобное кресло простояло здесь без всякой пользы так много лет».