Часы любви
Шрифт:
– Но, клянусь, это было не столь уж неприятно.
Взгляд ее метнулся назад. Если бы только она не знала Тревельяна так хорошо, можно было бы подумать, что в сине-зеленых глазах его промелькнул крохотный, – моргни и пропустишь, – веселый огонек.
Самым дурацким образом она пробормотала:
– Ч… что было не столь уж неприятно, милорд?
– Твой поцелуй.
– Но я не намеревалась целовать вас, – выпалила она. Пожалуйста, поверьте мне, я думала, что это кто-то другой.
Тревельян глядел на нее столь пристально, что, казалось, мог пробуравить ее взглядом насквозь.
– Понимаю, –
Равенна ощутила комок в горле. Когда она последний раз видела Малахию, другу ее детства грозила беда. Ей не хотелось слушать о преступлениях.
– Кто-нибудь ранен?
– Сарай спасти не удалось, – Ниалл помолчал. – И призовую кобылу Кэтлин.
Равенна поглядела на скомканные простыни, с болезненным недоумением представив себе обезумевшее животное, сгорающее в огне. Она не могла поверить в то, что Малахия, мальчик, которого знала и любила с детства, сумел совершить столь злое дело… Но сердце подсказывало Равенне, что это правда. С ним что-то случилось. Бедное и жалкое детство превратило шаловливого Малахию в преступника.
– А известно ли, кто сжег сарай? – спросила Равенна. Сухое горло ее жгли непролитые слезы.
Взяв ее за подбородок, граф повернул к себе лицо Равенны.
– Один человек сказал, что видел лицо преступника, на какое-то мгновение освещенное пламенем. Парень показался ему похожим на Малахию Маккумхала.
– Лицо, промелькнувшее в ночной тьме, не может служить доказательством того, что пожар был устроен именно им. – Равенна прикусила губу и нахмурила лоб. – К тому же я не могу поверить, чтобы Малахия сделал нечто подобное преднамеренно. Никто не любит лошадей как он, таскает ветхой кобыле Драммонда колосья всякий раз, когда старик отворачивается.
– Малахию повесят, если он не прекратит играть в Белых парней.
– Говорю вам, он не поджигал этот сарай! – Вырвав подбородок из руки Тревельяна, Равенна обожгла его яростным взглядом. Поступок этот противоречил ее мыслям, тем не менее, при всей иррациональности его, она все еще не могла смириться с обвинением. Во всяком случае, не Тревельяну обвинять Малахию. Граф никогда не знал такой нужды. Подобно всем, кто принадлежит к Верхам, он весь день проводит в своем прекрасном замке, считает свое добро и придумывает себе новые удовольствия. В это мгновение жена графа и ребенок, погребенные на фамильном кладбище, ничуть не искажали в глазах Равенны сложившуюся картину. Этот мужчина от рождения был наделен всеми привилегиями и состоянием, и ему не понять Малахию. Никогда.
– Ты защищаешь его? – прохладным тоном спросил Тревельян.
– Да, – ответила Равенна, больше верившая в невиновность Малахии, чем Тревельян.
Со скрипом отодвинув кресло, Тревельян встал. Скрестив руки на груди, он поглядел на нее – как на незадачливое дитя.
– Итак, ты хочешь сказать, что он невиновен? Полагаю, ты можешь подтвердить это утверждение?
Равенна глядела на строгое лицо, ощущая, как страх за друга заполнил ее сердце.
– Я… я знаю, что он не поджигал этот сарай. Поймите меня, я знаю Малахию. Он хороший парень. Я в этом не сомневаюсь.
– Твое мнение о его характере несущественно с точки зрения магистрата.
– О, пожалуйста, не надо передавать это дело магистрату. Незачем отвлекать магистрат на пустяковую шалость.
– Равенна. – Тревельян вновь поднял ее голову за подбородок, так, чтобы она глядела на него, – это не пустяковая шалость, и магистрат уже занят этим поджогом, потому что магистрат – это я.
Не веря себе, Равенна глядела на Тревельяна. Она так долго пробыла в Лондоне, что позабыла всю иерархию. Легко понять, почему Малахия так ненавидит Тревельяна. Малахия всегда говорил о лорде Ниалле словно о короле. Раз все графство принадлежит Ниаллу Тревельяну, раз он и магистрат здесь, можно считать его и королем – какая разница.
– Сегодня утром замок посетили пятнадцать человек, все они требовали, чтобы Малахию повесили. Люди хотят, чтобы выходкам этого парня раз и навсегда положили конец.
– Его поймали? – прошептала Равенна безжизненным голосом, полным горя.
– Нет. Он скрывается, но когда его поймают…
– Когда его поймают, вы скажете, что Малахия здесь ни при чем.
Тревельян приподнял бровь.
– Как это?
– Потому что этой ночью он был со мной, – выговорила Равенна, стараясь, чтобы лицо ее оставалось каменным. Ложь – смертный грех, но она не могла поверить во все те страхи, которые рассказывали о Малахии. К тому же это было правдой: Малахия провел с ней прошлую ночь. Во всяком случае, часть ее.
Но к ужасу ее, когда алиби оказалось высказанным, она увидела по лицу Тревельяна, как отнесутся все жители Лира к подобному оправданию. Все скажут, что они с Малахией сговорились, так как являются любовниками. Ее репутация – если она еще располагает таковой – будет погублена.
– Судя по той одежде, в которой я тебя отыскал, можно не спрашивать, чем вы занимались. – Лицо лорда сделалось жестким, он словно сдерживал желание дать ей пощечину.
– Скажите лорду Куинну, что Малахия не поджигал этот сарай. Он не из Белых парней. И никогда не причинит кому-нибудь боль намеренно.
– Он ведет себя очень плохо, Равенна. Говорят, что он причинил боль людям… более того, убивал их, желая того или не желая. Он хочет добиться справедливости несправедливостью. И ты – дура, если не способна понять это.
Поглядев на графа долгим взором, Равенна рухнула на постель, признавая свое поражение.
– Не знаю, поджигал он этот сарай или нет. Скажу одно: я была с ним вчера, и если потребуется, скажу это перед людьми.
Вдруг сильные руки графа подхватили ее и прижали к груди.
– Ты никогда больше не увидишь Малахию Маккумхала, понятно? Ты слышишь меня? Ты будешь обходить его стороной! И подальше!
С глухим рыданием она заглянула в его глаза. Столь гневного мужчину она еще не видала. Даже Малахия не был столь страшен.
– Какое право вы имеете приказывать мне, что делать, а чего не делать, и определять, кто годится мне в друзья, а кого лучше не знать? Вы ведете себя как ревнивый… – любовник, чуть не сказала Равенна; впрочем, едва не вылетевшее слово практически было высказано.