Чайковский. Музыка и жизнь
Шрифт:
В дружном семействе Давыдовых Пётр Ильич нашёл уют, покой, заботу и душевное участие. Здесь был его дом, его семья. "Сестра моя вместе со своим мужем составляют живое опровержение того мнения, что безусловно счастливых браков нет, – писал композитор. – Они живут в таком абсолютном единении двух душ, что между ними разлад немыслим даже в мелочах… Их счастье до того совершенно, что иногда делается страшно за них. Как бы то ни было, но созерцание этого ничем не нарушаемого и прочного (насколько, вообще, может быть прочно всё земное) счастья, – весьма благотворно действует на человека, недовольного жизнью".
Как уже было сказано, в 1860 г., в ноябре, Александра Ильинична вышла замуж за Льва Васильевича Давыдова и вскоре увезена была мужем в Киевскую губернию на постоянное жительство.
В Каменке жила мать Льва Васильевича Александра Ивановна, вдова известного декабриста Василия Львовича Давыдова. Александра Ивановна принадлежала к числу жён, последовавших за мужьями на каторгу. Как пишет Модест
Александра Ивановна была сиротой, дочерью губернского секретаря А. И. Потапова, взятой на воспитание матерью Василия Львовича. Семья Давыдовых принадлежала к древнему дворянскому роду. Мать Василия Львовича Екатерина Николаевна была племянницей светлейшего князя генерала-фельдмаршала Григория Александровича Потемкина-Таврического, то есть дочерью его сестры Марии Александровны и тайного советника, сенатора Самойлова Николая Борисовича. И когда Василий Львович полюбил бесприданницу Сашеньку Потапову, Екатерина Николаевна согласия на брак не дала. Венчались молодые уже после смерти матушки, имея на руках четверых детей, рождённых вне брака.
Александра Ивановна знала Александра Сергеевича Пушкина, часто гостившего у Давыдовых в Каменке, и заговор декабристов происходил буквально у неё на глазах. Пётр Ильич очень любил беседовать со «старушкой» (ей в ту пору было 63 года).
Он близко сошёлся со всеми членами этой семьи, особенно сдружился с дочерьми Александры Ивановны Елизаветой Васильевной и Александрой Васильевной.
Елизавета Васильевна подолгу жила за границей, была хорошо знакома с Гоголем, с художником Ивановым и тоже видела Пушкина. Превосходно образованная, интересующаяся искусством, литературой и музыкой, сама очень талантливая рисовальщица, иллюстрировавшая в альбомах свои путешествия по Европе и Сибири, – она была отличной собеседницей. Вместе с матерью и Елизаветой Васильевной она стала для Петра Ильича на всю жизнь образцом всего самого возвышенно чистого и прекрасного на свете. Он никогда не называл Александру Ивановну, Елизавету Васильевну и Александру Васильевну иначе, как «наши три ангела», «наши три голубушки».
Сестра Александра Ильинична играла важнейшую роль в жизни Петра Ильича. 20 декабря 1870 года Пётр Ильич писал сестре: «Удивляюсь, как ты можешь хоть на единую минутку сомневаться в неизменности моей горячей любви к тебе?! Моё молчание есть отчасти леность, а отчасти то, что для письма требуется спокойное состояние духа, какового я почти никогда не могу добиться. Я или в консерватории, или с лихорадочной поспешностью тороплюсь свободный час посвятить сочинению, или меня увлекают, или ко мне приходят, или я так утомлён, что могу только спать. Словом, моя жизнь слагается так, что я не могу сыскать удобной минутки для переписки с людьми мне столь близкими, как ты, милая Саня. Впрочем, я уже писал тебе однажды, что хотя мы живём и врозь, но ты играешь значительную роль в моей жизни. В трудные минуты мысль моя всегда обращается к тебе. Думаешь себе: «уж если очень плохо придётся, пойду к Саше», или «сделаю так: Саша непременно бы так посоветовала», или «не написать ли ей? что она скажет»? Но за всем тем жизнь продолжает развёртывать свой свиток и увлекает в пучину, не давая времени остановиться, укрепиться, одуматься. Ближайшая среда заедает всё время и опутывает с ног до головы. Зато с каким наслаждением мечтаешь на время отделаться от этой среды, подышать другим воздухом и погреться около любвеобильного твоего сердца! Это лето думаю во что бы то ни стало побывать у тебя».
«Господи, – писал он ей, будучи за границей, – что бы я дал, чтобы внезапно очутиться в Большом лесу!! Воображаю себя, тащащим сухие ветки, листья и прутья для костра; вижу на пригорке тебя с Лёвой, детьми, окружающими скатерть с самоваром, хлебом и маслом; вижу отдыхающих лошадей, обоняю запахи сена, слышу милые детские крики. Какая всё это прелесть! Пожалуйста, при поездке в лес устройте в честь меня громадный костёр!..
Ты, может, замечала, что я страстно интересуюсь тою тихою, лишённой весёлой суеты жизнью, на какую обречены люди, живущие в деревне. Тебе, может быть, рассказывала Вера Васильевна, что мы шутя говорили с ней в Гапсале часто о каких-то наших будущих хуторах, где будем доживать свой век. Что касается меня, то это совсем не шутка. Я, действительно, страстно привязался к этой мысли, и вот откуда всё это происходит. Несмотря на то, что до старости мне ещё далеко, я положительно человек утомлённый жизнью. Не смейся; если бы ты жила постоянно со мною, ты бы в этом убедилась легко. Люди, меня окружающие, изумляются моей неразговорчивости, часто находящей на меня хандре, тогда как, в сущности, мне жить совсем недурно. По-видимому, что же нужно человеку, который обставлен хорошо в материальном отношении, которого любят, который на своем поприще оказался и всеми признаётся человеком недюжинным? И вот, несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, я избегаю всякого рода обществ, не в состоянии поддерживать всевозможных знакомств, люблю уединяться, молчать и т. д. Всё это объясняется вышеречённою усталостью жизни. Вот в такие-то минуты, когда я не только ленюсь говорить, но даже думать – я мечтаю о какой-то блаженной, преисполненной тихих радостей жизни и эту жизнь не могу себе представить иначе, как около тебя. И ты не сомневайся в том, что рано или поздно тебе придется уделить частичку твоих материнских забот на состарившегося, усталого братца. Ты, может быть, подумаешь, что подобного рода душевное состояние приводит человека к желанию жениться. Нет, милая будущая сожительница! Опять-таки от усталости мне лень заводить какие-то новые супружеские отношения, лень стать во главе семейства, лень взять на свою ответственность судьбу жены и детей. Словом, брак для меня немыслим. В какой форме совершится моё присоединение к твоему семейству – этого ещё не знаю: буду ли владельцем хутора в твоём соседстве, или просто буду твоим нахлебником – решит будущее. Несомненно то, что для меня немыслимо будущее блаженство без тебя».
5 февраля 1871 года Пётр Ильич в письме к сестре сокрушался, что «нет людей в Москве, с которыми у меня были бы домашние, интимные отношения. Я часто думаю о том, как я был бы счастлив, если бы вы здесь жили, или если бы что-нибудь подобное было. Я чувствую сильную потребность в детском крике, в участии своей особы в каких-нибудь мелких, домашних интересах – словом, в семейной обстановке».
Первым ребёнком Александры Ильиничны и Льва Васильевича была дочь Татьяна, родившаяся 18 сентября 1861 года. «Ещё до её рождения, – писал в своих «Записках» Юрий Львович Давыдов, – молодые родители мечтали о сказочном будущем этого ребёнка. Она росла в атмосфере всеобщего обожания и сама уверовала в свою необычайную судьбу».
Пётр Ильич писал в Каменку, поздравляя сестру с рождением первенца – дочери Татьяны: «Поздравляю себя с Татьяной. Добрая будет женщина!
Возрадуйся, великая Татьяна!
Ликуй вся Русь. Вперяю взоры вдаль
И вижу я прелестну стройность стана,
Прекрасный лик, на нём турецку шаль;
И узнаю племянницу свою я –
Ляссандры, Льва пленительную дщерь.
И счастлив я, я весел, я ликую!
(Ах, кончу я стихи мои теперь).
В ноябре 1871 года у Александры Ильиничны родился сын Владимир, которому, как писал младший сын Александры Ильиничны Юрий Львович, суждено было стать любимым племянником композитора. Александра Ильинична писала Петру Ильичу: «ещё малютка лежал, едва появившись на свет… как я привстала взглянуть на него, и первые мои слова были – он похож на брата Петю, дай бог, чтоб и человеком таким был! Действительно, Воля похож на тебя и меня это очень радует…».
Пётр Ильич писал сестре по поводу рождения сына Владимира: «Милая моя и дорогая Саня! С ликованием сердца получил известие о рождении тебе сына, а мне августейшего племянника; я всегда очень беспокоюсь, когда подходит время разрешения, и тем с большим счастием получаю известие о благополучном окончании дела».
Эти двое: племянница Татьяна и племянник Владимир, или Боб, займут большое место в жизни Петра Ильича.
Юрий Львович, со слов родителей, писал в своих воспоминаниях: «Сестра Таня начала рано развиваться. Трёх с половиной лет она уже читала и старалась писать свой дневник на французском языке. Ученье ей давалось легко. Она много читала, особенно по истории, отличалась способностью к искусству – любила музыку, с детства играла на рояле, в Женеве училась в консерватории, неплохо лепила, очень любила рукодельничать. Никто в семье не умел лучше неё сделать хорошенькую шляпку или красивое платье для себя и сестёр. В четырнадцать-пятнадцать лет Татьяна Львовна выглядела совершенной красавицей… Жизнь сестры Тани сложилась неудачно. Ей пришлось отказать жениху, оказавшемуся недостойным человеком. Этот удар она перенесла очень тяжело. Последовавший затем роман с женатым человеком (католиком по вероисповеданию)… привёл к рождению «незаконного» сына».
18. «Снегурочка». «Буря». «Опричник». Первый концерт для фортепьяно
В 1870-х годах композиторская известность Петра Ильича росла, его произведения исполнялись и в Москве и в Петербурге. Его Вторая симфония, Первый фортепьянный концерт имели большой успех. В 1872 Чайковский писал своему другу Ивану Клименко: «Я один только интерес имею в жизни: это мои композиторские успехи».
13 февраля 1873 года, окрыленный триумфом Второй симфонии, Пётр Ильич с юмором пишет Модесту: «Вообще, близится время, когда и Коля, и Толя, и Ипполит и Модя уже не будут Чайковскими, а только братьями Чайковского. Не скрою, что это-то и есть вожделенная цель моих стараний. Своим величием стирать во прах всё окружающее, – не есть ли это высочайшее наслаждение? Итак, трепещи, ибо слава моя скоро тебя раздавит».