Че Гевара. Книга 1. Боливийский Дедушка
Шрифт:
Но что я буду делать дальше? Я невиновен, и присяжные с этим согласились. Никто не был виновен, но заголовки в местной газете вопили: «Учитель-убийца оправдан». Я не вернусь в Нюрнберг, даже если вдруг мне вернут место в школе. Я не вынесу этих взглядов.
– Дитер! – окликнули меня. Обернувшись, я не поверил своим глазам: на пороге магазина стояла монахиня. – Вы же Дитер, правда? – радостно спросила она, подойдя поближе.
Это была индианка лет двадцати пяти. Несмотря на тяжелый рюкзак на спине, резиновые сапоги и длинную рясу, она двигалась легкой, чуть танцующей походкой.
– Таня, – она с улыбкой протянула руку. – Мой отец назвал меня в честь девушки из отряда Че, а я стала монашкой. Здесь все так перемешалось.
Отпустив мою руку, она непринужденно задрала подол. Я поспешно отвел глаза, но под рясой монахини оказались потертые джинсы. Таня вытащила из кармана пачку сигарет, зажигалк, и с видимым удовольствием закурила.
– Вас должен был встретить отец Хайме, но он приболел. Лодка готова, но, может быть, вы хотите передохнуть? Здесь есть бар.
Я покачал головой. Как бы ни выглядел мой новый дом – добраться до него хотелось как можно скорее.
Таня подхватила рюкзак, и мы спустились к реке. По медленной, рыжевато-мутной Парапети плыли нефтяные пятна и обрывки пакетов. У шаткого причала покачивалось узкое каноэ. Новенький красный мотор на почерневшей от времени корме казался чужеродным наростом. Я уже собирался сесть в лодку, когда Таня схватила меня за рукав.
– Стойте!
Присмотревшись, я увидел красную, в ярких желтых и черных пятнах, змею. Таня подтянула к себе весло, одним сильным ударом размозжила ей голову и подняла за хвост.
– Водяная змея, очень ядовитая, – она покачала длинным телом перед моим лицом, и я невольно отшатнулся. Я ожидал, что Таня выбросит тварь в воду, но девушка аккуратно свернула змею в кольца и сунула в рюкзак.
– Она съедобна, если отрезать голову, – сказала она, поймав мой удивленный взгляд.
Я пожал плечами и осторожно шагнул в лодку, надеясь, что в каноэ больше не скрывается никакого зверья.
Таня завела мотор, присела на узкую скамейку и снова закурила.
– Вы сами из Ятаки? – наконец спросил я. Таня кивнула. – Но наверняка грамотны…
– Я закончила курсы медсестер в Камири, – ответила Таня с гордостью. – Только мне нельзя часто уходить из монастыря. А отец Хайме стар, болен и слишком увлечен… – она неопределенно помахала рукой, – своими исследованиями. К тому же он недолюбливает детей. Нам очень нужен учитель, хорошо, что вы согласились… – Таня подняла глаза на меня: – Вы просто не знаете, как спросить, почему я ушла в монастырь?
– Ну что вы, я…
Лицо Тани стало упрямым, губы поджались.
– Я оступилась, – сухо сказала она и принялась возиться с мотором.
Где-то в дельте Парапети
Чем ближе к дельте, тем медленнее становится течение. К западу от Камири Парапети называют «Рекой смерти» – там она пробивается сквозь скальный массив, образуя множество порогов. Здесь же, в Ориенте, на границе гигантских болот, в которые впадает река, мутная вода спокойна и медлительна. Парапети распалась на лабиринт рукавов и стариц. Берега скрылись за тростником, и я потерял всякую ориентацию в пространстве. Из зарослей, потревоженные стуком мотора, вспархивают белые цапли («Похожи на изможденных ангелов, правда?» – бросила Таня через плечо); пару раз я заметил стайки уток и кружащих в небе грифов. Здесь уже чувствуется горячее влажное дыхание низменности Чако – запах туманов, несущих лихорадку, и древней, таинственной жизни
Записывая свои впечатления от Камири, я украдкой рассматривал девушку. Лицо Тани кажется высеченным из красного песчаника резкими, но точными движениями. В ней странно сочетаются готовность радоваться самым простым вещами и затаенная горечь. Сидя за рулем лодки, она посматривает на меня насмешливо и чуть подозрительно. Кажется, ей не очень нравится, что я делаю записи.
Таня ошарашивает меня и сбивает с толку. Одно хорошо: мне уже не хочется вернуться. Это было бы затруднительно: мы плывем уже несколько часов; мотор мощный, и, по моим подсчетам, лодка прошла не меньше сотни километров.
Я снова думаю, что деревня, затерянная в сельве, – как раз то, что нужно для избавления от ночных кошмаров и чувства вины. Антидепрессанты не помогают, а мой психотерапевт, похоже, считает, что меня все-таки надо было посадить. У него самого маленькая дочка.
Нас окружает сельва. Бежать некуда, я упустил момент, когда это еще было возможно.
Ятаки
Стоило лодке причалить, и нас тут же окружила толпа детей. Мои будущие ученики, полуголые и чумазые, смотрели блестящими черными глазами, изредка перекидываясь парой фраз. Взрослые держались в стороне и лишь поглядывали издали, не оставляя своих дел. Таня бросила несколько слов на местном диалекте, и кольцо детворы распалось. Монахиня провела меня по деревне: дом для собраний, дом священника – всего лишь лачуги с крышами из пальмовых листьев. Сколоченный из досок крест над дверьми – очевидно, церковь. Две новенькие хижины – кровли не успели даже пожелтеть. Та, что побольше – школа. Поменьше – новый дом для приезжего учителя.
На пороге Таня оставила меня. Вот моя жизнь на ближайший год: зеленые сумерки, воздух, насыщенный влагой, запахи плесени и рыбы и непостижимые люди вокруг.
Прибежала девочка лет десяти и принесла разложенные на банановом листе кусочки юкки и беловатого, чуть обугленного снаружи мяса. Судя по нетронутым огнем кусочкам шкурки, на обед мне зажарили ту самую змею. Я должен к этому привыкнуть.
Камири, август, 2010 год
Дикий визг, вопли и грохот выстрелов едва не оглушили Ильича Чакруна. Двое мальчишек рвали друг у друга из рук мышку, пока третий яростно лупил по клавиатуре, громя монстров. Еще полдесятка висели у них на плечах, горластые и чумазые, заглядывали в монитор и азартно вопили в ответ на каждый выстрел.
Когда-то этот длинный зал с земляным полом был танцклассом. Его держала американка, бывшая звезда бальных залов, древняя, как те благородные па, которым она собиралась обучать «бедненьких индейцев». Но жители Камири предпочитали танцевать в барах или просто на улице, и совсем не собирались выкладывать деньги за то, чтобы их этому учили. Разоренная американка уехала; какое-то время помещение пустовало, а потом перешло в руки ее более предприимчивого земляка, Сирила Ли. Тот поставил в зале несколько компьютеров, кофеварку, холодильник с колой и пивом и нанял в Санта-Крузе парня по имени Бу, законченного параноика, который мечтал жить поближе к природе, но при этом отлично разбирался в сетях. В качестве жилья ему выделили квартирку над залом. Стена, обращенная к Парапети, отсутствовала, и по утрам можно было, не вставая с постели, наблюдать за роющимися в плавучем мусоре цаплями, если, конечно, не шел дождь. Кроме того, в туалете жила сварливая летучая мышь, несчетное количество крупных тараканов и мокрицы. Мистер Ли справедливо полагал, что условие близости к природе выполнено с лихвой.