Чебурашка
Шрифт:
Автор в лице Соколовского вытаращил глаза, не ожидая, видимо, подобной точности от моей памяти. Но не успел вставить свой на_фиг_мне_не_нужный комментарий, потому как я продолжила тираду.
– Фигня, Соколовский! Ты назвал нашего ребенка «фигня»!
Сделала три шага вперед и припечатала к небритой щеке ледяную пощечину, оставив на колкой щетине снежные крошки. Но и это мне показалось недостаточным. Сжав кулаки, я принялась молотить ими уже куда получится.
Какое-то время Матвей стоял неподвижно, молча принимая удары. Он даже не морщился — такая слабая я оказалась. Этот факт разозлил
— Тише, Кокос, ты поранишь себя, — негромко сказал Матвей, поймав меня за запястья и удерживая от дальнейших никчемных попыток нанести ему вред. Он прав. Из нас двоих больно здесь только мне. Руки мои горели. В глаза предательски собралась горячая влага.
— А потом ты добавил — прохрипела я куда-то в область мужской ключицы, — «Мы слишком молоды, чтобы портить жизнь друг другу. Это же ваши женские проблемы, реши их самостоятельно и не беспокой меня больше никогда!». Никогда, Соколовский!
Вскинула голову кверху, ловя взгляд Матвея. Понять хочу — помнит?!
— О-о-о-о, — протянула уже чуть тише, нараспев — Еще же были слова благодарности… «Классно провели время, Зой. Спасибо, что дала и помогла с математикой. Это все, что мне от тебя было нужно».
Соленые горячие слезы, как неотъемлемая часть истерики, наконец, хлынули из моих глаз. Позорно, конечно, плакать, но удержать влагу в себе больше не получается.
— Так зачем ты теперь стоишь тут, Соколовский? — всхлипывала я, не чувствуя ничего, кроме собственной слабости, и медленно оседая на землю. — Все, что тебе было нужно, ты уже получил!
Матвей одним движением перекрещивает руки и как-то оказывается позади. Вместе со мной оседает на землю, и я оказываюсь не на ледяной дорожке, а на мужских коленях. Дергаюсь, пытаясь вырваться из окутавшего меня чужого и одновременно знакомого запаха и тепла, но Соколовский держит крепко.
— Я никогда не писал тебе тех сообщений, Кокос. Никогда! — доносится мне в ухо, а я вдруг осознаю, что потеряла шапку. Ледяной нос Матвея зарывается в растрепанные на колком ветру волосы, а губы торопливо хрипят, щекоча токую кожу дыханием и щетиной. — Я потерял телефон в день Зимнего бала. В такси выронил, скорее всего. Зоя, я, конечно, мудак, и во многом перед тобой виноват, но я никогда бы не поступил так, как ты говоришь! Никогда, слышишь!
Слышу. Хоть и плачу навзрыд, растеряв и гордость, и достоинство, и последние силы.
Так хочется верить…
— Ты не вышел, — дрожащим голосом упрекаю его. Даже если допустить, что Матвей не писал тех сообщений, есть у меня и другие претензии.
— Куда не вышел?
— Мы были у вас. Десятого января я сделала тест на беременность. Мама была вне себя. Она чуть ли не за волосы потащила меня к вам домой. А ты не вышел! Твоя проклятая Кристина вышла, а ты — нет!
— Зой! Зоя! — Матвей разворачивает меня к себе лицом, наконец, разжимает пальцы, освобождая запястья, пытается утереть нескончаемый поток слез, — Посмотри на меня, Кокос!
Смаргиваю слезы, чувствуя, как колом встали ресницы на морозе, и смотрю в его лицо.
— Я не мог выйти к тебе десятого января, потому что уже четвертого уехал в Москву. Меня не было дома. Я не знал! Зоя, я ничего не знал. Клянусь тебе своей жизнью.
Жмурюсь и отрицательно качаю головой. Меня трясет. Не чувствую ни рук, ни ног, ни даже собственных ушей. Разве это может быть правдой? Разве он не говорит сейчас именно то, что я всегда хотела услышать? Разве так бывает?
— Тише, маленькая… — слышу шепот и позволяю сильным рукам поднять меня с земли. — Пойдем…
Буквально в пяти метрах обнаружился практически бесшумно гудящий тонированный сарайчик стоимостью примерно в три моей квартиры. Пара секунд, и мы уже на заднем сидении. Здесь так просторно, Матвей держит меня на коленях, а я даже не достаю до крыши.
Не шевелюсь. Голова на его плече, тело в кольце рук, мысли где-то за пределами автомобиля. Воздух вокруг нас сухой и горячий, наполненный дорогим ароматом. Кожаные сидения поскрипывают от малейшего движения. Это весьма раздражало бы, останься во мне хоть капля эмоций. Наверное, Матвею тоже не нравится дурацкий скрип, потому что, не сговариваясь, мы замерли, боясь пошевелиться и нарушить покой.
Тепло, но дрожь не проходит.
Я не знаю, что говорить. Устала, выдохлась и, кажется, отупела… совершенно не понимаю, как вести себя дальше. Истерики — не мой конек, не научилась достойно выходить из подобного положения. Понимаю, что вела себя глупо, импульсивно, но в данный момент как-то плевать…
Благо Матвей больше ничего не спрашивает.
Мы сидим, шумит печка, в окнах окружающих нас пятиэтажек гаснет свет, а я даже самой себе не могу объяснить, почему не ухожу домой.
Наверное, потому что отчаянно хочется верить.
Хочется.
Но не верится.
Или потому, что больше может не представиться возможности, посидеть вот так, у него на коленях, в объятиях сильных рук, слушая неровное дыхание, представляя, что и не было всех этих лет без него.
А потом он начинает говорить…
Глава 31
Прошлое
Матвей Соколовский
«Я заеду за тобой» — пишу сообщение Зое и кошусь на выглаженную белоснежную рубашку, висящую на костюмной вешалке, а затем на переброшенный через-плечо алый галстук-бабочку. Я не видел наряд Кокоса, но точно знаю цвет. Сегодня мы заявим о себе, как о паре, поэтому все должно быть идеально.
«Нет смысла делать такой огромный крюк. Встретимся на месте».
Морщусь. Несомненно, так гораздо удобнее для меня, но вряд ли для нее, да и вообще дело в чем угодно, только не в комфорте. Наверняка эта несносная девчонка до копейки высчитала стоимость проезда на такси и сочла столь «немыслимую» трату неразумной. Честное слово, еще не встречал никого упрямее.
Перевожу взгляд на маленький, но весьма тяжелый букет. В нем пятнадцать ярко-красных роз, сочно-зеленые стебли которых перевязаны лентой в тон бутонам.