Чебурашка
Шрифт:
Наверное, похвалить?
Точно! Конечно же, похвалить!
— Ты — молодец! Уж не знаю, в кого, но твои таланты намного выше моих собственных в твоем возрасте. Из тебя легко получится чемпион, зря ты отказываешься ехать со мной в Москву. Ты можешь не просто стать мной, ты можешь превзойти меня по всем позициям.
— Если в конечном итоге я должен буду стать тобой, то я отказываюсь.
Синие глаза тухнут. Степа разворачивается и покидает ринг. А еще почему-то вокруг очень-очень тихо. И внутри сквозь кости, словно раковая опухоль прорастает стойкое чувство, что
Глава 28
Смотрю, как пружинит усталая походка Степы, удаляющегося из зала. Следом за ним торопливо семенят двое других ребят. И не спокойно мне. Тревожно. Чувство надвигающегося конца света назойливо скребет где-то в желудке.
Странная, еще не облаченная в слова мысль, бьет изнутри по черепушке. Мысль, ужасная в своей абсурдности, невозможности, сюрреалистичности. Мысль, заставляющая меня панически бояться, толкающая на трусливый побег. Побег от реальности. Побег от правды. Побег на самый край света, где балансируя на грани мира, можно увернуться от падающего вниз неба, потому что как только груз его настигнет мои плечи, я навсегда окажусь погребен под обломками, обреченный до конца дней ощущать собственную ничтожность и слабость, стыд и разочарование в себе.
— Матвей, а ты уверен, что нигде не накосячил лет семнадцать назад? — выводит меня из ступора голос Михалыча в то время, как сам тренер уже помогает развязать перчатки. — Ей богу, у меня словно в глазах раздвоилось. Как в кино индийском, честное слово.
— Почему он возненавидел меня, Михалыч? Еще несколько дней назад это был совершенно другой парень, глаза которого светились слепым обожанием, а теперь… Теперь в них все презрение мира. Почему?
— Думаю, ты должен спросить у него самого.
— Ты ведь тоже это видишь? Ведь видишь, Михалыч?
— Конечно, вижу, Матвей. Конечно, вижу… Тебе стоит поторопиться, Степа быстро моется…
— Да… Да.
Срываюсь с места и уже у самой двери слышу осторожный вопрос.
— Ты ведь еще зайдешь, Матвей?
Киваю. А мысль кружит и кружит, бьется, словно назойливая жирная черная муха о потолок, и ускользает, ускользает, ускользает. Хотя, по большому счету, я просто-напросто не позволяю ей вырваться наружу. В конце концов, это пока еще просто мысль. Даже не так. Это просто тень мысли.
Мне надо поговорить.
Поговорить со Степой.
Поговорить с Зоей.
Вместе ли, по отдельности — больше не имеет никакого значения.
Стою в тени, словно гребаный сталкер, караулю пацана. Мороз сковывает льдом еще влажные волосы, распаренную обжигающим душем кожу, покрывает льдом внутренние органы. Этот мороз никак не связан с минусовой температурой февральского воздуха. Он исходит изнутри меня, словно из морозильной камеры.
Вижу, как Михалыч в чем-то убеждает Свиридова на крыльце Дворца Спорта. Пацан хмурится и устало то кивает, то качает головой. Затем они жмут друг другу руки и расходятся.
Едва парнишка выходит за ворота, я отлепляюсь от расписанной черными маркерами остановки
— Степан!
Малец вздрогнул и … выматерился. Неожиданно. В другое время я бы даже улыбнулся, представив, как на это отреагировала наша правильная Зоя.
Наша. Зоя.
И никаких противоречий в душе. Вероятно это от того, что в данный момент все мои чувства отключились, поддавшись заморозке.
— Да сколько можно?! — совсем уже устало и вымученно спросил он то ли меня, то ли звездное небо. — Почему вы все еще здесь?
Вы…
Плохой знак.
Степа начал строить стену.
— Нам по пути. Прогуляемся?
Паренек зажмурился, глубоко вздохнул и, не вынимая рук из карманов куртки, буркнул через плечо.
— Думаю, у меня нет выбора. И сил спорить тоже нет.
Киваю и, не сговариваясь, мы ныряем в арку между домами, чтобы срезать путь, выскочив сразу на соседнюю улицу. Около минуты молча идем вперед по мощенному плиткой тротуару. Уставшие, даже выпотрошенные и эмоционально, и физически. Шаги наши спокойные, можно сказать медлительные. Снег под кроссовками скрипит. Мимо изредка проползают автомобили, лениво освещая светом фар две наши рослые фигуры в черных куртках со спортивными сумками на плечах. Белыми облачками растворяется в воздухе наше тяжелое, нервозное дыхание. Электрическим напряжением неумолимо заряжается атмосфера вокруг нас.
Пытаюсь как-то подобрать слова, и вроде бы даже в голове моей выстраивается последовательный разговор, но я никак не решаюсь начать.
— Я просто хочу помочь. От всего сердца. Не понимаю, почему ты упираешься.
— Мне не нужна никакая помощь от вас.
— От Вас… Что это ты вдруг таким вежливым стал? Двадцать минут назад тыкал мне без зазрения совести, в челюсть заехал хорошенько, а теперь вдруг включил обходительного мальчика. Кончай, Степ. Это бесит.
— Просто уезжай. Исчезни, как будто и не было тебя никогда. Есть сотни других спортсменов, кто с благодарностью примет твою помощь. Мне ничего не надо.
— За что ты меня ненавидишь? Мы знакомы от силы пять дней, я ничего тебе не сделал. Все дело в Зое, не так ли? Что вас связывает? Кто она тебе?
— Все дело в том, что я не планирую связывать жизнь с профессиональным боксом. Я не хочу быть чемпионом мира. Хочу быть… архитектором.
— Кто тебе Зоя?
— Уезжай, Матвей Игоревич. Просто уезжай и забудь уже о нас!
– О вас? Это о тебе и Зое?
— Да. Это обо мне и Зое! Просто сделай то, в чем преуспел даже больше, чем в боксе. ЗАБУДЬ!
— А если я не хочу? Не хочу уезжать. Не хочу забывать. Ни ее. Ни тебя.
— О, да неужели?! — кривится малец, раздражая презрительной гримасой и без того расшатанную нервную систему, — Ну тогда спешу тебя огорчить. Все, чего хотим мы — никогда больше тебя не видеть.
— О, да неужели?! — возвращаю ему фразу, копируя тон и манеру, — Это Зоя так сказала? Или ты решил все за двоих?
— Это неважно, — скалится Свиридов, — Последнее слово всегда за мной.
«С какого хрена?!» — хочется крикнуть мне, но рот выдает совершенно иное.