Чеченская обойма
Шрифт:
Последняя мысль, которая пришла к ней перед сном, была совершенно неожиданной:
«А ведь он не просто убивал. Он был готов и сам умереть. За солдатика, даже имени которого не знал. Что же он сделает с тем, кто поднимет руку на его жену или ребенка? Помнишь того подонка, что лапал тебя в подъезде, не удовольствовавшись отнятой сумочкой? А если бы рядом был Сергей… Стоп-стоп-стоп! Марина Ивановна, милая, а при чем здесь вы? Кто вы ему?»
Запоздавший ноябрьский дождь слизнул почти весь снег, выпавший было в конце октября. Кое-где
Влажный холод на ходу пробирался под полы теплой, пятнистой, как и все ее одеяние, куртки, лез в рукава, румянил щёки. Да!.. В той одежке, в которой она собиралась покорять дремучий лес и охотиться на свирепого вепря, цокать бы сейчас зубами со скоростью хорошего барабанщика.
— Бр-р-р!
— Говорил я тебе: не поддавайся на провокации. Водочка, она обманчиво греет. Только сосуды расширит, тепло из организма выбросит, и все. Лучше бы еще чашку бульона выпила.
— А где ты был, когда они мне разъясняли, что кабан только на свежий запах идет. Причем, видите ли, «охотникам пить нельзя, им стрелять». А я должна жертвовать собой ради общего успеха!
— Хорош, алкашик, наивной прикидываться. Ужас, посмотрели бы на тебя утром твои великосветские друзья. И ладно бы шампанское…
— В жизни всегда есть место авантюре!
— Молодец, усвоила… Ну вот мы и пришли.
Выбрав место, с которого хорошо просматривалась широкая поляна, переходящая в просеку, Сергей быстро расчистил его от жесткой, неперепревшей листвы, от похрустывающих прутиков. Полукругом воткнул несколько жердин по обе стороны от красивой развилистой березы. Заплел их дубовыми, еще сохранившими листья ветками. Сзади темным буро-зеленым частоколом торчал какой-то куст. На таком фоне, да еще и за импровизированным плетнем, охотник в камуфляже становился невидимкой. Зато сам он мог видеть все, что происходило на линии огня, и стрелять свободно.
Встав за березу, Сергей несколько раз, плавно скользя то в одном, то в другом направлении и вскидывая ружье к плечу, проверил, насколько удобна оборудованная позиция. А затем, постелив под березой офицерский плащ-накидку, уложил на него сложенный вдвое пуховый спальник.
Марина, прогулявшаяся за группу деревьев неподалеку и решившая тихонько подкрасться к Сергею, замерла. Его невероятно легкие, бесшумные, пластичные и в то же время угрожающе-хищные движения напомнили ей какой-то первобытный охотничий танец, то ли виденный в каком-то фильме, то ли дремавший в ее подсознании со времен Великой Праматери.
— Хорош прятаться, диверсантка, — не оборачиваясь, сказал Сергей, — я тебя давно услышал.
А потом они сидели, прижавшись спина к спине, чувствуя тепло друг друга, и шептались, повернув головы навстречу.
— С чего вы взяли, что кабан там пойдет, где вы стоите? Лес большой, а вас на номерах
— У зверя свои тропы есть. Мы этот лес хорошо знаем. Плюс — опыт, знание повадок, интуиция…
— Но временами приходится все-таки на деревьях сидеть…
— Михалыч разболтал?
— Сама подслушала!
— Ну ты даешь! Все больше убеждаюсь, что ты — наш человек, Звездочка! — Тихо засмеявшись и протянув руку назад, он слегка шлепнул ее ладонью… ну, в общем, чуть повыше подстеленного спальника.
— Что за вольности, — шепотом возмутилась Марина, — немедленно извинись.
— Хорошо. — И он, все так же, не разворачиваясь, ласково погладил то место, куда попал шлепок.
Марина решительно вынула из ножен свой подарок, повернулась к Сергею и, обхватив его за плечи одной рукой, другой поднесла сверкнувшее лезвие к носу нахала:
— Вот! Видел?!
И что-то произошло. Взбесившаяся земля крутнулась под ней, мелькнул зеленый спальник, белые стволы берез… Нож выпрыгнул из руки и куда-то улетел. В широко распахнувшихся глазах закружилось бездонное небо и тут же исчезло: его лицо, его глаза — глаза Тигри — оказались слишком близко. Огненные жесткие ладони… а губы… невероятно нежные, как у ребенка… Его жаркий шепот:
— Так я тебя насилую, или ты сама меня хочешь?
И ее безумный ответ:
— Я хочу, чтобы ты меня изнасиловал!
— Отвернись! — Она, злясь на себя и чуть не плача, натягивала эти нелепые кальсоны и психовала, пока не справилась наконец со ставшими вдруг непослушными пуговицами на камуфляже.
Он, поправив свою одежду за те секунды, пока она приходила в себя и пыталась сообразить, что же, собственно, произошло, сидел рядом, покусывал травинку и смеющимися глазами смотрел на ее битву с обмундированием.
Сердито шлепнувшись на спальник и обняв колени, Марина повернулась к Сергею спиной. Но, чтобы говорить, волей-неволей пришлось повернуть голову. «Нет, ну до чего нахальная и самодовольная физиономия!»
— Уясни сразу… Вот-вот, по-военному, у-яс-ни: это еще ничего не значит. Просто скучающая и подвыпившая женщина позволила себе украсить отпуск еще одной авантюрой. В конце концов, у меня есть близкий человек и…
— Самый близкий человек у тебя сейчас — это я. Любой другой — не ближе пятисот метров. И если ты врешь сама себе, то это — дело твое. А я не обязан тебе верить. Я знаю, что ты хочешь меня сейчас еще больше, чем десять минут назад. И мне наплевать на то, существуют ли в твоей жизни еще какие-то мужчины и куда ты их всех теперь денешь. — Он встал на колени и обхватил ее плечи крепкими ладонями.
Марина попыталась самолюбиво дернуться. Возмутившаяся гордость бушевала, и уже подыскивался наиболее ядовитый вариант ответа. Но, пробежавшись поцелуями по щеке, по шее, вниз… он вдруг вцепился зубами в куртку на ее груди и голосом Шер Хана прорычал:
— Это моя добыча!
А она, сладострастно-мстительно вцепившись ему острыми наманикюренными коготками в голову, ответила:
— Это мы еще посмотрим, — и, не выдержав его умильно-покорного взгляда, наконец улыбнулась.