Чеченский угол
Шрифт:
– Я помню тебя под другим именем, – сказал Бислан, изучив ее паспорт. – Как ты это объяснишь?
Какие объяснения, разве это важно сейчас? Он – помнит! Родной, самый лучший, и ведь ничуть не изменился, тот же орлиный профиль, карие глаза, брови-угольки. Только лоб расчертили морщины.
– Пусть мужчина уедет, – распорядился Бислан. – Эх, Айза, Айза… Неспроста у тебя документы не в порядке. Неправильно ты поступаешь.
Они проговорили до ночи.
Бислан рассказал, что совсем недолго пробыл в лагере сторонников президента Ичкерии Джохара Дудаева.
Айзу разрывали сомнения. Бислан говорит так уверенно, так складно. Но как же Юсуп? Как же брат и отец? Ведь и Коран, и чеченский адат говорят: неверным и обидчикам надо мстить.
– Настоящие неверные далеко, Айза.
– Далеко?
– Они в Москве и Грозном. Всегда существовала тесная связь между нашим и русским начальством. Ты, может, не знаешь, как садились в Грозном самолеты с оружием? Оно уходило в Абхазию, часть оставалась в Чечне. А нефть? Стерли с лица земли дома и школы, только нефтеперерабатывающие заводы работали даже под бомбежками. Неужели ты думаешь, это просто так? Случайные совпадения? Нет, Айза, это сговор. Москва выделяла нам миллиарды на восстановление разрушений. Где эти миллиарды, а, Айза? Где поднявшиеся из руин города?
Она молчала. То, о чем говорил Бислан – пугающе незнакомо.
Любимый закурил сигарету, выпустил облачко сизого дыма.
– Ты не тем объявила джихад, Айза.
– А… что же делать?
Он не сомневался: необходимо возвращать в Чечню мирную жизнь. Следует сложить оружие и начать сотрудничать с федералами. Они никогда не откажутся от этого клочка земли. Поэтому надо сделать все для того, чтобы они как можно скорее получили желаемое. Война и так унесла слишком много жизней нохчи. А плохой мир лучше хорошей войны.
– Хочешь посмотреть, как я живу?
Стыд и радость обожгли щеки.
– А жена не заревнует?
– Я не женат, Айза. Моя мать пропала. Я не могу рисковать, не хочу заводить семью. Во всяком случае, пока.
Она еле дождалась, когда Бислан доедет до небольшого дома на окраине города. Ключ дрожал в его руках, не попадал в замочную скважину.
Губы – вкусные. Руки – нежные.
Айза всегда это знала. Только счастье встречи с ним, с собой, с ним в себе и собой в нем – вот оно оказалось таким ярким и светлым, и все, что было раньше, сделалось маленьким, незначительным, пустым…
Рай. Но на одну.
Едва отдышавшись от любовной схватки, Бислан спрашивает:
– Так кто тебе сделал паспорт?
Вихрь воспоминаний терзает душу. Салман склоняется над ее постелью, моджахеды приносят откуда-то кофточку, почти новую, и честь, какая честь ей оказана – готовить невест Аллаха к святому пути.
– Сама… Настоящий сгорел, нельзя же без документов.
Она спрятала глаза, в которых сверкала любовь. Натянула одежду, прикоснулась прощальным поцелуем к любимым губам и тихо вышла в светлеющую ночь. Бислан не удерживал ее, лишь улыбнулся:
– Дверь захлопни!
Айза захлопнула. Захлопнула и осталась – в неуютном доме и милых глазах.
Все было, как прежде. Лагерь, стирка, готовка, поиск девушек.
Все не могло стать, как прежде.
Ускользнув от Асланбека, Айза, проклиная себя за предательство, помчалась к Бислану…
Любящую женщину невозможно обмануть. С той самой первой ночи с Бисланом Айза отдавала себе отчет: любимый, родной, самый лучший – и не любит, его сердце спит, лишь горячее тело требует своего.
Понимала – и предавала.
Лишь бы еще раз убедиться: губы – вкусные, руки – нежные.
Мадина доверяла Айзе целиком и полностью. Потому и поверила: иногда приходящий в дом мужчина приносит информацию о новых девушках. Про него надо помалкивать…
– Я боюсь, милый, – прошептала Айза, с трудом оторвавшись от губ Бислана. – Салман что-то подозревает. Погиб ни в чем не виновный моджахед. Я даже бежать хотела, но лагерь в плотном кольце охраны.
– Бежать не надо. Лучше расскажи, что нового в отряде? Салман планирует новые диверсии?
Увлеченные разговором люди не заметили прикрепленного к стене микрофона. Он был совсем крошечным – не больше чем булавочная головка.
– Рассказывай, что выяснил, – устало попросил Федор Иванов и промокнул вспотевший лоб. Не устанешь тут, как же. После того, что довелось выслушать от московского руководства по поводу действий МОШ, можно… Можно… Так и не подобрав нужного слова, характеризующего свое нынешнее взвинченное состояние, генерал махнул рукой и продолжил: – Давай, Воропаев, не томи!
Руководитель пресс-центра МОШ открыл свой блокнот с записями.
«Вот канцелярская душа! Сразу видно: из ФСБ человек пришел, все-то у него помечено, законспектировано. А нормальному менту вся эта писанина и по долгу службы – тяжкий крест», – досадливо подумал генерал, прислушиваясь к приятному энергичному голосу Воропаева.
– Командир СОБРа Дмитрий Павлов заявил, что присутствие на базе гражданского лица обусловлено личной протекцией высокопоставленного чиновника.
Федор Алексеевич сразу же перебил «главного по журналистам»:
– Удалось выяснить, кого именно?
Павел перегнулся через стол и едва слышно прошептал фамилию.
Генерал присвистнул:
– Ничего себе! Да уж, вот это уровень. Тут и нам бы пришлось с опахалом вокруг барышни бегать. А она ему часом не…
Воропаев развел руками:
– В том-то и дело что не… Не дочь, не жена, не любовница. Сама девчонка даже не предполагает, кто отдавал Павлову распоряжение. Он ее в эти подробности не посвящал. А Лика и не интересовалась. Она – такой маленький танк. Прет прямо к своей цели, а все остальное ее не волнует. Я предполагаю, что тут протекция по цепочке осуществлялась.