Чего боятся ангелы

Харрис К. С.

– Эта жалкая шлюшка? – Гендон взмахнул рукой у него перед носом. – С ее смертью я разберусь. А вот что я хочу узнать, так это какого черта ты пырнул констебля и заставил полицию гоняться за тобой по всему Лондону?

– Этот человек поскользнулся и упал на другого констебля. У меня и ножа-то не было.

– Говорят другое.

– Врут.

Себастьян выдержал взгляд отца. Гендон испустил долгий вздох.

– Констебль еще не умер, но, насколько я слышал, это вопрос времени. Тебе придется покинуть страну, пока я все не улажу.

Себастьян улыбнулся.

– А

Джарвис? Не говорите мне, что за теми ребятами, что так жаждали взять меня, не стоит чрезвычайно деятельный кузен короля.

Пo тому, как задвигалась челюсть отца, Себастьян понял, что попал в точку. Может, этих двоих и объединяла ненависть к Франции, республиканцам и католикам, но Гендон был слишком ярым сторонником закона и порядка, чтобы искать дружбы такого интригана макиавеллиевского толка, как Джарвис.

– Я разберусь с ним.

Себастьян поджал губы и ничего не ответил.

– Я все приготовил, – сказал Гендон, вставая из-за стола. – С капитаном корабля…

– Побег исключен.

Гендон рывком выдвинул маленький ящичек бюро по другую сторону кровати.

– Нет ничего постыдного в том, чтобы на время налечь на дно.

Старый дом простирался вокруг, болезненно знакомый и внезапно ставший невероятно дорогим посреди ночных шорохов.

– Я не буду скрываться, – повторил Себастьян. – Я останусь здесь и найду убийцу этой женщины.

Гендон повернулся к нему, в глазах его промелькнула тень беспокойства. Он помедлил немного, затем протянул руку.

– Вот. По крайней мере, возьми это.

Себастьян посмотрел на банкноты в большой, широкопалой руке отца.

– Мне не нужны деньги.

– Не упрямься. Конечно, они тебе нужны.

Это было так. Покупки на блошином рынке и в Хай-маркете сильно подорвали его финансы, а в ближайшие дни траты могли возрасти.

Он взял деньги и повернулся к окну, но тут ему в голову пришла мысль.

– Лео Пьерпонт утверждает, что в вечер убийства Рэйчел Йорк он давал: ужин. Не могли бы вы проверить, так ли это?

– Пьерпонт? Этот французский эмигрант? И как он со всем этим связан?

– Может, никак, а может, завяз по самые уши. Вы способны выяснить это?

Такого выражения лица он у своего отца никогда не видел.

– Ради бога, Себастьян! Это же безумие. Если ты не хочешь покидать страну, то хотя бы стань невидимкой, пока все не кончится. Я найму лучших сыщиков с Боу-стрит. Они найдут настоящего убийцу. Лучше позаботься о своей безопасности!

Себастьян тихо рассмеялся и повернулся к окну.

– Боюсь, что лучшие сыщики уже заняты. – Он перебросил ногу через подоконник, затем обернулся, чтобы посмотреть в напряженное, обеспокоенное лицо отца. – Они уже здесь. Меня ищут.

Наутро над городом нависли низкие тяжелые тучи и похолодало, что предвещало снегопад до наступления вечера.

Подняв воротник, Себастьян пешком отправился в Сити, быстро шагая, чтобы согреться. У Тауэр-хилл он купил у старухи пакетик жареных каштанов, большую часть которых отдал стайке оборванных детишек, жавшихся

неподалеку, притоптывая и прихлопывая, чтобы не замерзнуть. Он знал, что они всегда тут толпятся, эти полуголодные уличные дети, как и отчаявшиеся, рыдающие матери с умирающими младенцами на руках и бездомные, лишенные надежды старики и старухи. Но Себастьяну казалось, что он прежде по-настоящему их не замечал. Или просто никогда не жил среди них, одинокий, беззащитный и терзаемый такими же страхами, что и они.

– Похоже, ты ночью не спал, – сказал Пол Гибсон, когда молоденькая служанка хирурга проводила Себастьяна на кухню, где ирландец приканчивал собранный на скорую руку завтрак из овсянки и эля.

Себастьян провел ладонью по небритой щеке.

– Не спал.

Гибсон хмыкнул.

– Я тоже. – Он неловко перекинул деревянную ногу через скамью и встал. – Пошли посмотрим. Я нашел кое-что, что может тебя заинтересовать.

Следуя за приятелем по заросшей сорняками тропинке, Себастьян напоследок еще раз глотнул свежего холодного воздуха и пригнулся, чтобы войти в маленькую каменную пристройку, служившую Гибсону прозекторской. В ней висела какая-то сырость, которой он прежде не помнил, влажность, лишь усиливавшая ядовитую вонь смерти и разложения.

– Я целый час убил, отмывая ее от грязи, – сказал Гибсон, хромая к телу, что раскинулось, белое и холодное, на похожей на жертвенник плите. Себастьян порадовался, что хирург еще не приступил к настоящему вскрытию. – Раны на ее горле от обоюдоострого клинка, вероятно, это была трость с вкладной шпагой. Такие носят джентльмены.

Себастьян кивнул. У него самого была такая трость. И у Гендона тоже.

– Нанесены удары были вот так. – Гибсон взмахнул рукой в воздухе туда-обратно. – Твой убийца бил снова и снова. – Он опустил руку. – Наверняка все стены были в крови.

– Так говорят.

Себастьян смотрел на зверски изрубленную шею Рэйчел Йорк и вспоминал рассказ отца о том, что ему пришлось выбросить пропитавшийся кровью плащ. Кто бы ни совершил преступление, он ушел из церкви в крови от макушки до пят. Как и говорил Пьерпонт, ей чуть не отрезали голову.

«Но вот откуда француз это знает?» – думал Себастьян.

– По ранам понятно, что удары наносились как справа налево, – продолжал Гибсон, – так и слева направо. Но если присмотреться повнимательнее, то ты увидишь, что раны, идущие слева направо, длиннее и глубже, что говорит нам о том, что мужчина был правша.

– И довольно силен?

Гибсон пожал плечами.

– Рэйчел – девушка невысокая и хрупкая. Любой мало-мальски крепкий мужчина мог ее одолеть, хотя она и сопротивлялась. Она отчаянно боролась за жизнь. – С заметной нежностью он поднял бледную руку. – Посмотри, как сломаны ногти, даже вырваны. Здесь и вот здесь. Более того, я нашел под двумя оставшимися на правой руке ногтями следы кожи.

Себастьян поднял удивленный взгляд.

– То есть она его оцарапала?

– Я бы сказал, да. Но, думаю, это было до того, как он взялся за нож. На ее руках нет порезов.