Чего боятся ангелы
Шрифт:
Себастьян перебрал в уме всех мужчин, с которыми он говорил, – ни у кого не было царапин, по крайней мере на видном месте.
– Наверное, она оцарапала его, когда он насиловал ее.
– Боюсь, нет. – Пол Гибсон опустил руку Рэйчел на камень. – Ее изнасиловали после смерти. Не раньше.
– Что? Как ты можешь это утверждать?
Ирландец склонился над телом.
– Посмотри на синяки на ее запястьях и локтях, они получены во время борьбы. Но на ногах нет и следа царапин или кровоподтеков. Если бы он раздвигал ей ноги силой, держал ее, то они были бы. Также нет никаких повреждений ее половых
Он повернулся взять неглубокую эмалированную кювету с длинного низенького столика, стоявшего под маленьким витражным окошком.
– Но вот самое красноречивое доказательство, – сказал он, и Себастьян увидел обрывок атласа, настолько пропитанного кровью, что первоначальный его цвет определить было совершенно невозможно.
– Полагаю, это обрывок ее платья. Наверняка он попал во влагалище, когда насильник входил в нее. Те потертости не могли дать столько крови. Это кровь из ее горла. А значит, когда он взгромоздился на нее, она уже была мертва.
Сквозь дешевое сукно пальто Себастьяна начал пробираться холод, царивший в комнате. Он поднес руки ко рту и подул на ладони, вернувшись взглядом к неподвижному телу, по-прежнему лежавшему на плите. Он вспомнил, что говорил его отец о кровавых отпечатках рук на ее нагих бедрах. И ничего его тогда не кольнуло…
Себастьян опустил руки.
– Итак, он?.. Сначала борется с ней, оставляя синяки на ее запястьях, может, бьет ее по лицу, когда она царапает его. Затем выхватывает клинок из трости, рассекает ей горло, еще раз, и еще, убивает ее. И только затем насилует?
Гибсон кивнул.
– Представь себе – после того как он вот так зарезал ее, она же просто плавала в крови. Они оба были в крови!
Дыхание Себастьяна стало хриплым.
– Господи. Кем же надо быть, чтобы такое сделать?
– Очень опасным человеком. – Гибсон отставил в сторону кювету, громко звякнувшую в холоде комнаты. – Этой форме извращения есть название. Некрофилия.
Себастьян снова посмотрел на истерзанное, обнаженное женское тело. Конечно, он слышал о таком. В Лондоне были места, где угождали всем формам гнусных извращений, которые только можно себе представить, – содомия, садомазохизм, педерастия. И еще вот это.
– Значит, он убил ее, чтобы изнасиловать? – уточнил Себастьян.
«А что, если Кэт права? Вдруг Рэйчел Йорк была убита человеком, который вовсе не знал ее?»
Что, если ее смерть совсем не связана с тем, кем она была, с мужчинами, окружавшими ее, и даже с таинственным свиданием, которое она назначила тем вечером графу Гендону? Но как тогда Себастьяну найти ее убийцу?
– Возможно, – ответил Пол Гибсон. – Однако некоторых мужчин убийство возбуждает. – В его добрых серых глазах мелькнула тень былых мерзких воспоминаний, голос упал до шепота, полного страдания. – Мы оба это знаем.
Себастьян кивнул, отводя взгляд. На войне они сплошь и рядом видели проявления жестокой похоти солдат, которые, еще в крови после сражения, обрушивались на беззащитных женщин и детей завоеванного города или фермы. В убийстве есть что-то пробуждающее в мужчине первобытные и не совсем человеческие инстинкты. Или это просто неправильное представление, подумал Себастьян, порожденное человеческой надменностью?
– Значит, он мог ее убить совершенно по другим причинам, но все это показалось ему таким возбуждающим, что он решил удовлетворить свою похоть, набросившись на ее мертвое тело.
Доктор кивнул.
– Внутренние повреждения очень небольшие. Скорее всего, он уже был возбужден, когда входил в нее. – Он помолчал, затем добавил: – Есть еще одна вещь, которая может оказаться важной, а может, и нет. Ты заметил шрамы на ее запястьях?
Себастьян наклонился рассмотреть бледные, почти незаметные следы старых шрамов, охватывавших ее руки, словно браслеты. У Себастьяна у самого такие были – память о Португалии и двенадцати мучительных часах, когда он пытался вывернуться из веревки, стягивавшей руки.
– И на это еще посмотри. – Подсунув руку под ее плечо, Гибсон приподнял тело так, чтобы Себастьян мог увидеть следы шрамов, накрест покрывавших ее красивую спину. – Кто-то бил ее плетью.
– Как ты думаешь, насколько давно это было?
– Точно не скажу. – Гибсон опустил тело. – Как минимум несколько лет назад. – Теперь он ходил по комнате, собирая инструменты на поднос. – Побольше скажу через пару дней, когда у меня будет возможность сделать нормальную аутопсию.
Себастьян кивнул, не в силах отвести взгляд от неподвижного прекрасного женского тела. Кожа ее была бледна даже при жизни, а теперь в свете холодного утра она казалась голубоватой, полные губы приобрели темно-лиловый оттенок.
– Я хотел бы похоронить ее, когда ты закончишь.
Гибсон подошел к нему, встал рядом. Он уже перестал звякать своими хирургическими инструментами.
– Хорошо.
Себастьян смотрел на останки Рэйчел Йорк. Всего неделю назад она ничего для него не значила – просто имя на афише, хорошенькое личико. Даже после того, как его обвинили в ее убийстве, он думал только о себе и желал найти убийцу ради себя, не ради нее.
Но в какой-то момент за эти последние несколько дней он понял, что все изменилось. Рэйчел Йорк было меньше девятнадцати лет, когда она умерла. Молодая женщина, одинокая, беззащитная, пыталась сражаться за свою жизнь в обществе, которое использует и выбрасывает слабых и несчастных, словно они недочеловеки. И упрямо не желала считать себя жертвой. Она сражалась не на равных, отбивалась, отважно и решительно… пока однажды какой-то мужчина не загнал ее в угол в приделе Богоматери в старой одинокой церкви и не сделал с ней этого.
Мир полон скверны и жестоких людей, и Себастьян это знал. Но нельзя позволять победить тем, кто делает, что хочет, презирая тех, кто страдает и погибает. Надо продолжать сражаться с ними, не давая им повода считать, что они имеют на это право или могут как-то оправдаться.
– Справедливость восторжествует, – прошептал он, хотя женщина, лежавшая перед ним, не могла его услышать, а сам он давно перестал верить во всезнающего, милостивого и внимательного Бога после одного сражения в Центральной Испании. – Кто бы это ни сделал, он не уйдет от суда. Клянусь.