Чего хочет женщина

Полякова Татьяна Викторовна

Тот немного растерялся. Такого приема со стороны Таньки он, как видно, не ждал.

— Мало тебе прошлого раза, когда еле ноги унесли, так ты опять за приключениями явился.

— Не за приключениями, — буркнул он, — а за Ладой.

Танька слегка подпрыгнула, начала багроветь и свирепеть и на меня покосилась. Я скромно потупила глазки.

— Сговорились, значит, — проявила она догадливость, тяжко вздохнула и, испепелив меня взглядом, добавила:

— Никак опять в бега?

— Хватит болтать. — Я нахмурилась и тоже продемонстрировала гнев. — Спрячь Димку на даче.

— В подвале запереть? — съязвила она, но, уловив мой взгляд, тяжко вздохнула и мрачно сказала:

— Поехали, герой-любовник. Укрою.

Я заревела от досады,

тоски и беспомощности, Димка кинулся меня утешать, а Танька маялась рядом и на нас взирала без одобрения и видимого сочувствия. В конце концов Димка сел в ее машину, махнул мне рукой, и они отбыли, а я еще немного постояла, глядя им вслед и пытаясь прийти в себя. Потом отправилась домой. Лом отсутствовал, чему я от души порадовалась. Слонялась по квартире и размышляла. Рокки, почуяв неладное, путался под ногами, жалобно поскуливая. «А что с ним делать? — подумала я, глядя на рыжую бестию у своих ног. — Не могу же я бросить животное? Он будет в отчаянии, а перемена климата дурно отразится на его здоровье. Нет, я должна думать о любимом существе… Жаль, что для Димки это не явится серьезной причиной. Ну и что, у меня своя голова на плечах…» Пока я ломала голову, пытаясь найти выход из создавшегося неприятного положения, вернулась Танька. Прошла на кухню, забыв снять шубу, и стала потолок разглядывать.

— Устроила? — спросила я. Она кивнула:

— Устроила. — Подумала и добавила обиженно:

— Не можешь ты меня бросить…

— Замолчи, ради бога, — разозлилась я.

Только Танькиного нытья мне недоставало. Подружка закусила губу и выглядела совершенно несчастной.

— Положим, на пару дней мы его спрячем, — начала она недовольно. — И что? Долго прятаться он не будет, характер не тот. А Лом узнает, что он в городе, уже сегодня.

— Конечно, — хмыкнула я.

— И вовсе не потому, что я донесу, — нахмурилась Танька еще больше и вроде бы даже оскорбилась. — Он в какой гостинице остановился? То-то… Там Саид. Если он его не засек, так кто-нибудь из мальчиков расстарался. Димка — Аркашин сынок, покойного, царство ему небесное, в городе хорошо знали, да и сыночек в газетках промелькнул. Среди ста дураков непременно отыщется один умник, который вспомнит и куда следует сигнализирует. И что получится? Мы прячем беглого преступника на своей даче. Но это, конечно, полбеды. Донесут Лому, а может, уже донесли. Господи, прости, и как ты перед ним выкручиваться будешь? Ох, Ладка, смотри — твое прошлое сидение нагишом за счастье покажется. Лом в тебе души не чает и при таком раскладе, рассвирепев, запросто пришибет под горячую руку. Потом, возможно, опечалится и решит, что погорячился, но тебе от этого легче не станет.

— Все? — гневно спросила я, встав перед Танькой с видом драчливой собаки. — Высказалась?

Подружка уронила горькую слезу и жалобно сказала:

— Как близкий человек, я была обязана тебя предупредить.

— Предупредить должен был твой Вовка.

— Он пытался, — вступилась Танька за возлюбленного. — Звонил, а у меня совещание, болтать с ним было некогда, к тому же он понес околесицу, и я грешным делом решила, что он с утра набрался, и трубку бросила. Оказалось, зря. Тебе он, само собой, звонить не рискнул.

— Отчего ж? — удивилась я.

— Ну… не по рангу… Опять же, через голову начальства наверх не докладывают. Мой-то, может, и дурак, но понятие имеет.

— Воспитание, — рявкнула я и по кухне закружилась. — Димка у матери был?

— Ночевал. А потом к моему заявился. Вчера вечером был у тебя, на прежней квартире то есть. Валерочка обошелся с ним невежливо, а о тебе и вовсе говорить не пожелал. Я ж докладывала — мадам его с должности слетела, он дал ей отставку, а замену еще не нашел, оттого бедствует и злится. Послать, что ль, на бедность по старой памяти? Вроде как пожертвование на благотворительные цели?

— Пошли, — согласилась я.

— И правильно, доброе дело, оно в нужном месте всегда зачтется. А мужик видный, чего ж добру пропадать?

— Ты про Димку рассказывай. —

Танькино желание увести разговор в сторону действовало мне на нервы.

— А что Димка? Явился вчера вечером, к тебе направился, ничего путного не узнав, поехал к матери, время позднее, искать тебя на ночь глядя затруднительно. Перед этим в гостинице устроился. Паспорт, кстати, тот, с которым год назад отсюда когти рвал. Между прочим, сработано специалистом, я имею в виду паспорт, раскатывает с ним человек целый год и никаких тебе подозрений. — Заметив, что я нахмурилась, Танька покончила с очередным отступлением и вернулась к Димке:

— Так вот, устроился в гостинице и поехал к матушке. Та рыдала от счастья и страха за любимое чадо, ночевать уговорила дома. Утром он чуть свет поднялся и кинулся искать возлюбленную, то есть тебя. Для начала пошел в справочное, где, заплатив малые деньги, узнал, что ты сменила фамилию и проживаешь по адресу заклятого врага. Это произвело на него сильное впечатление, он весь год думал, что ты с денежками из Минска сбежала, не вынеся тяжкой доли изгнанницы, но допустить, что ты за Лома замуж пойдешь, и в самых своих скверных мыслях не мог. Прекрасный образ дал основательную трещину, а Димка вспомнил про дружка и решил прояснить ситуацию, оттого и заявился к Вовке. Зол был чрезвычайно и грозился всех порешить. К тебе были особые претензии. Вовка слезно поведал об истинном положении вещей. Димка стенал, стонал и каялся, после этого вознамерился тебя спасти. Только вот от чего спасти, душа моя?

— Танька, ты не устала? Может, чайку попьешь? — съязвила я. Злиться на подружку было нечестно, но так уж человек устроен: кто попадет под горячую руку, тому и отсыпят.

— Не хочу я чаю.

— Тогда иди, родная.

— Куда? — не поняла она.

— Домой. Иди-иди. Сейчас вернется муж, а у тебя такой вид, что он с порога начнет подозревать меня во всех смертных грехах. А мне это ни к чему, особенно теперь.

— Ладушка, — жалобно протянула Танька и даже слезу из себя выжала, но я была непреклонна.

— Иди. На даче есть продукты? Не хочу, чтобы Димка там с голоду умер…

— Оно, может, и неплохо бы… есть там продукты, — разозлилась она. — По крайней мере, на сегодня хватит, а завтра после обеда съезжу. У меня вопрос — как долго он намерен там проживать? Я не из любопытства спрашиваю, а из-за продуктов.

— Пару дней…

— А потом?

— Да уйдешь ты наконец? — разозлилась я. Танькина способность задавать вопросы, на которые я не могу найти ответ, доводила до бешенства. Танька ушла, на смену ей, с интервалом в полчаса, за которые я так и не успела придумать что-нибудь путное, явился муженек. Ничего злодейского в нем обнаружить не удалось, и я вздохнула с облегчением — еще не знает. На всякий случай стоило быть с ним поласковее. Лояльность к мужу я демонстрировала древним как мир способом, и он через некоторое время уснул в состоянии полного блаженства. Я же, осторожно выскользнув из супружеских объятий, вновь заметалась по квартире. Впору было заламывать руки и кусать губы. Ни одной ценной мысли, как заставить Димку покинуть город раз и навсегда, не нанеся при этом чересчур большого вреда его ранимой душе.

Поначалу я искренне надеялась, что, стоит мне зарыдать, жалобно глядя в его глаза, он все поймет и отбудет, сказав на прощание: «Будь счастлива». Но Димка за год сильно переменился, это я сразу заметила, и «будь счастлива» я от него вряд ли услышу. Тут уместно было вспомнить, чей он сын. Родитель его отличался злокозненностью, упрямством и дурным нравом.

Вдруг зазвонил телефон, я подпрыгнула и вытаращила глаза, сообразив, что на даче художника Петрушина, где ранее неизвестные злоумышленники держали в заточении меня, а теперь прятался Димка, имелся телефон и возлюбленный вполне мог им воспользоваться. Говорить с ним я была не готова, с другой стороны, настойчивые переливы звонка могли разбудить Лома, и если он узнает, что это Димка, то худший вариант и придумать трудно. В общем, я бросилась к телефону и прошептала: