Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
На Центральном рынке их любили, торговки совали козе листья кольраби и цветной капусты, по крайней мере им меньше убирать. Дядечки, торговавшие под «вьешками»[100], дружески предлагали козе двести граммов сухого вина или «оборотный шприцер», иными словами, вино с водой. Старичок — собиратель и продавец лекарственных трав не забывал предложить ей чего-нибудь от кровяного давления или для пищеварения.
Они никогда не пропускали витрины цветочного магазина на Корсо. Вот и сегодня они тут, чтобы хоть через стекло полюбоваться экзотическими цветами. Продавщице —
— Проходите, проходите, пожалуйста, к товарищу заведующей, — щебетала она так неотразимо, что им не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Заведующая тоже обрадовалась гостям.
— Так это, значит, вы, — сказала она и неизвестно почему потребовала, чтобы Пекар предъявил паспорт. — Садитесь, будьте как дома, вам здесь не помешают…
Она убежала в угол к телефону и, прикрыв трубку рукой, начала кому-то звонить. Все это было как-то странно и подозрительно. Когда продавщица молниеносно принесла кофе, Пекар попытался пошутить, дескать, он удивляется, почему в цветочном магазине кофе не подают в цветочных горшках. Но никто этой прелестной шутке не засмеялся, кроме самого автора.
А ведь это была одна из самых его удачных шуток. У цветочного горшка, любезный читатель, посредине дна дырка для оттока лишней воды, так что кофе в нем бы не удержался и, по всей вероятности, вылился бы гостю на брюки, в этом и была вся соль! Но если уж даже такое никого не смешит, значит, здесь кроется что-то подозрительное, решил Пекар и про себя проанализировал свои последние прегрешения; и хотя не нашел в своем недавнем прошлом следа преступной деятельности — кроме разве что украденной из городского скверика травы, — уверенности в себе он не почувствовал.
Он сидел, тянул кофе и светски улыбался, рассуждая, благоприятный ли нынче или неблагоприятный для него день, подымается или не подымается кривая производительности.
Вдруг перед магазином с визгом затормозило ополоумевшее такси, и обе продавщицы, перестав притворяться любезными, кинулись к входу с криком:
— Он здесь, здесь, здесь он! Сюда, он здесь!
Машина еще не остановилась, а из нее уже выпрыгнула, словно при налете на банк, Мартушка, известная ушлая девица с киностудии. С энергией и смелостью детектива Фила Марлоу она бросилась в дверь магазина, сбросив на пути несколько цветочных горшков и потоптав несколько венков. И только выкрутив Пекару руки за спину и тем самым полностью его обезвредив, перевела дух. Пекар подумал, что сейчас его обыщут — не спрятан ли у него в ботинке автомат, но этого не случилось.
— Господи, куда вы запропастились? Почему вас надо упрашивать как малого ребенка? Мы дважды помещали объявление во всех газетах! Шеф в бешенстве, Крупецкий украл у него сюжет…
Все это она выпалила ему в лицо, а продавщицы сунули ему под нос газету с объявлением. Пекар, ничего не понимая, начал протестовать:
— Я ничего не сделал, стульев не отдам, а веера у меня нет!
— Не шутите, это вещи второстепенные! — предупредила его грубым голосом Мартушка. — Пошли, вас надо заснять для картотеки, зарегистрировать… Пошли, протестовать нет смысла…
Пекар с большим трудом примирился с такой судьбой, он уже видел, как его, с номером на шее, фотографируют для картотеки преступников и берут у него отпечатки пальцев, которые в конце концов могут и совпасть с отпечатками какого-то бандита; всякое может случиться, и кто поручится за отпечатки!
Коза тоже не хотела добровольно подчиниться жестокой судьбе, она сопротивлялась, как герои книг Джека Лондона; в магазине, полном цветочных запахов, ей, кажется, очень понравилось. И только когда Мартушка схватила с полки со вкусом оформленную вазу с цветами, коза позволила себя уговорить.
— На, чертенок, хочешь икебану? — заманивала она козу в такси. — Орхидей у них нет, но не жалей — они невкусные.
— Это, пожалуй, лишнее… — протестовал против грандиозного подарка Пекар.
— Не волнуйтесь, это на списание, — успокоила их бухгалтерша.
Возле такси столпилась группка людей, посвященных в проблему, как всегда.
— Поймали наконец, слава те господи!
— Знаете, он за ней волочился. А эта старая его застукала, затащила в подворотню и отдубасила!
Подростки успели начертить на такси пальцем:
ВЫМОЙ МЕНЯ!
Мы едва-едва успели; в низких бараках на Колибе как раз делались фотографические пробы для картины из жизни современной молодежи. Но молодежь здесь собралась какая-то странная; впрочем, кто знает, может, сами мы закоснели, и вообще вопрос, современные мы или нет. Коридор полон оригинально одетых парней; они как две капли воды похожи друг на друга — все как один патлатые, в полосатых или джинсовых брюках, в майках чаще всего с надписью БИТЛЗ или ГУД ЙАР. По всей вероятности, это родственники будущих знаменитостей из телевизионного буфета, они так же самозабвенно курят. Другие с отсутствующими лицами в сторонке танцуют джайв, потому что после фотографической должна следовать не менее важная ритмическая проба.
Вот открылась дверь, и из нее вышел один из кандидатов, у которого все уже позади. Он с презрением оценивает ситуацию:
— Без блата не берут. У кого нет наверху папаши…
— Следующий… — раздался из-за двери беспощадный голос.
Пекар протиснулся к двери:
— Извините, я здесь по службе.
— Знаешь его?
— Нет.
— С телевидения. Я его там видел. Рядом с Олдо. С Главачеком[101].
Пекар вошел. Свет юпитеров был направлен прямехонько на опустевший стул посредине помещения, ослепленный Пекар услышал только приказ фотографа:
— Садитесь. Имя, фамилия и год рождения.
Он сел, притянул козу к себе, поставив ее передние ноги на свои колени, чтобы ее было хорошо видно, назвал имя, фамилию и год рождения. Он чувствовал себя как у парикмахера, поэтому и разговор заводил соответствующий:
— …Здесь что — съезд близнецов? Все на одну колодку — шмотки, патлы до плеч; каждый воображает, что он черт знает какой оригинальный…
— Дураки, — поддакивает ему голос. — Не знают, что на себя напялить. У каждого одна мечта — попасть в кино.