Чекист. Тайная дипломатия 2
Шрифт:
— Когда ты рассказы Пришвина принес, тогда и предложил, что было бы хорошо дать в альманахе подборку детских сочинений об оставленной родине, чтобы кое у кого ностальгия взыграла, — напомнил кавалер. — Вот мы с Алексеем и решили — проведем конкурс, а победитель получает пятьсот франков.
Да, про сочинения припоминаю, а вот с конкурсом они сами додумались. Хвалю. Пятьсот франков — очень даже шикарный приз, не во всяком взрослом творческом конкурсе такие деньги дадут, а здесь дети. В принципе, на пятьсот франков целой семье можно вернуться домой, в Россию, да еще и подарки с собой привезти, но на такое дело не жалко.
— Большинство-то детишек написали все как положено, — продолжил Вадим, —цветочки там, русские
— Любопытно, — задумчиво протянул я. — Этот дядя Вася реальное существо или выдумка?
— А вот этим сейчас Александр Васильевич и занимается. Осторожненько узнаёт, кто родители мальчика, да кто в России остался, где работает или служит.
Если Книгочеев возьмется, он сделает. Бывший жандармский ротмистр засиделся над работами по ядерной физике, пусть в поле поработает, вспомнит молодость.
— Скажи-ка мне, господин поручик, ты свой альманах и все прочее на Холминова оставить сможешь?
— Управится, — твердо сказал Потылицын. — Он у нас и так и за главного редактора, и за корректора, даром, что инженер-электрик. А для меня какое-то дело есть?
Ишь, как глазенки-то загорелись.
— Читал, Вадим Сергеевич, что в Италии творится? — кивнул я на газеты.
— Это про Муссолини, да про его «связки»? — догадался бывший поручик.
— Про него. У Муссолини есть не только идея национального единства, но еще идея превосходства одной нации над другой. Как считаешь, у немцев такие идеи появятся?
— Если у французов Николя Шовен был, от которого, как говорят, пошел шовинизм, а у англичан Карлейль, так у немцев, тем более.
— Почему это? — удивился я. — Чем немцы отличаются от других наций?
— А тем, что у других наций философа Канта не было, — пояснил кавалер.
Никогда не связывал национализм и великого философа. Я оторопело уставился на Потылицына, а тот принялся излагать.
— Читал я в свое время статью одного ученого человека, фамилию не помню, название статьи тоже. Там как раз шла речь о том, что коль скоро немцы поголовно увлекаются Кантом, то ничем хорошим это не кончится.
— А чем Кант-то не угодил ученому человеку?
— А тем, что если отринуть все высшее, как во внешнем, так и во внутреннем мире, то остается только одно — самому стать «мерой всех вещей», точкой отсчета, этаким абсолютом, а высшей силой считать целесообразность. То есть, главным в этом мире считаешься ты, а все остальные должны подчиняться твоей воле. Для отдельно взятого человека это не так опасно, потому что найдутся люди и сильнее, и умнее, а вот для целой нации — очень. И если нация посчитает себя абсолютом, то ей целесообразно увеличивать свой интеллектуальный потенциал для создания небывалого оружия, чтобы стать господином для остальных народов.
— Интересно, — призадумался я. — Не сочти за обиду, но спрошу — чего это поручик от артиллерии решил философские работы читать?
— Так все просто. Именно потому, что артиллерист, я эту статью и читал. Там в названии идет речь об орудиях Круппа, я и решил, что по моей специальности, а как начал читать, то понял, что не совсем. Но интересно было, не оторваться. Было бы неинтересно, я бы и не запомнил. Впрочем, — призадумался вдруг поручик. — Когда я в гимназии учился, то наш преподаватель греческого говорил, что про человека, как меру всех вещей, сказал Платон. Но у Платона никаких пушек не было.
— А пушки-то тут при чем?
— А при том, что пушки Круппа станут осуществлять всеобщее законодательство в интересах немецкой нации. А чем больше орудие и сильнее снаряд, тем сильнее доводы[1].
Кажется, Кант утверждал ровно обратное. Как говорила наша преподавательница, философ считал, что следовать нормам морали обязательно. Впрочем, автор статьи, читанной поручиком, мог написать ее в пылу германофобии.
— Стало быть, придется тебе, Вадим, в Германию ехать. Кое-какие имена и адреса я тебе назову, а там и сам сообразишь, что к чему. Покамест, только предварительная прикидка, оценка ситуации, аналитика — ты в ней силен и никаких скоропалительных решений.
[1] Речь идет о статье Владимира Эрна «От Канта к Круппу», напечатанной в октябре 1914 года. Отчего русский философ так странно интерпретировал Канта, сказать не могу, но шума его статья наделала много.
Глава восемнадцатая. Венчание
Мы стояли с Натальей перед алтарем храма Александра Невского на улице Дарю, в котором, как нам сказали, ежегодно совершались сотни крещений и тысячи отпеваний русских эмигрантов. Венчаний здесь значительно меньше, поэтому мы с дочерью графа Комаровского увеличивали статистику. Невеста, в просторном платье цвета фисташковой скорлупы и жених, в не новом, но вполне приличном костюме.
Говорил я, что коли начальник ИНО ВЧК поведет под венец ответственную сотрудницу Коминтерна, имеющую партстаж с одна тысяча девятьсот э-э … (помню, ноне скажу!), то это перебор? Говорил. Но мало ли что я говорил. А теперь вот стою, чувствуя на голове холодок венца и ощущаю жар от свечей, слушая древний чин свадебного обряда.
И винить здесь некого, кроме моего длинного языка. Обещал жениться, чтобы прикрыть свой грех и грех невесты? Обещал. Извольте.
Не знаю, обманул ли нас Андрей Анатольевич, граф, чтоб ему пусто было или сам был введен в заблуждение касательно простоты свадебного обряда во Франции? Нет, я не совсем правильно выразился. Обряд — это в церкви, а здесь гражданская церемония. Я понадеялся, что к нам приедет чиновник из мэрии, быстренько заполнит все необходимые документы, выдаст свидетельство о заключении брака (здесь это как-то по-другому называется), получит от графа мзду (и я бы немного добавил на лапу, чтобы не выглядеть в глазах тестя жмотом), ан, нет, долбаные французские бюрократы уперлись рогами и копытами. В особняк русского графа никто не соизволил приехать — мол, немощных и убогих здесь нет, добирайтесь сами, ножками. Подозреваю, что мой тесть (будущий) имел неосторожность сообщить чиновникам, кого им придется соединять священными узами брака и те не рискнули оформить документы. Или просто граф Комаровский переоценил уровень своего влияния и даже самый коррумпированный чиновник побоялся нарушить закон? В принципе, мэрия не возражала против заключения брака иностранных граждан на территории Третьей республики, но потребовала предоставить дополнительные документы. Я-то, наивный и доверчивый рассчитывал, что достаточно написать заявление и предоставить паспорт, но окромя моего «серпастого и молоткастого» и Наташкиного мышастого (почему-то без герба Российской империи), понадобилась куча бумаг. М-да… Допустим, наличие «адреса проживания в Париже» докажем без проблем — достаточно предъявить договор аренды и оплаченные счета за коммунальные услуги торгпредства. У родителей Натальи есть выписка из метрической книги о рождении дочери, а я где возьму свидетельство о рождении? И Семенова нет, а местных умельцев искать долго. А справки об «отсутствии препятствий к браку» и «правоспособности», что такое? Отсутствие препятствий, вероятно, отсутствии у меня другой супруги? Так оная в паспорте означается, гляньте, все чисто. Так нет же, им особая справка нужна. А правоспособность, это как? Предоставить справку, что я имею гражданские права и исполняю свои обязанности в РСФСР?