Чекисты
Шрифт:
— Ну что ты, Саша! Это я, Горбунов.
Зюков не знал, сколько прошло времени. Услышал знакомый голос:
— Саша, ну как ты?
Над ним склонился Кадачигов.
— Бой идет. Мы вынуждены тебя временно оставить. Иначе никак нельзя. Иначе…
— Оставляйте, — тихо ответил Зюков и сам не услышал своего голоса.
— Вот возьми мою плащ-палатку. Давай укрою, а то дождь…
Зюков остался один на один со своей болью. Она все нарастала, казалось, все тело — сплошная рана.
Дождь прекратился, потом опять стал моросить.
Зюков приподнялся на руках, огляделся. Вокруг рос густой кустарник. Прямо над ним были высокие сосны. Пахло прелыми листьями и еще чем-то острым. Вначале Зюков не понял — чем. Потом догадался: это его рана. «Надо что-то делать», — подумал он и размотал тряпки. Достал нож, начал отрезать куски собственных мышц. Несколько раз ему становилось плохо, он откидывался на спину, набирался сил и заставлял себя продолжать операцию. Проделав это, Зюков нарвал травы, закрутил тряпицей, нарвал мягкий мох и тоже приложил к ране. Стало как будто легче.
Лежал он до тех пор, пока не почувствовал голода. Тогда начал ползать вокруг, обдирая листья, траву, выдергивая корешки.
Когда за ним пришли, кустарник вокруг был голым, все ветви обглоданы.
— Я вернулся, Саша, — сказал Железняк, приподнимая товарища за плечи.
— А-а, — протянул Зюков и закрыл глаза, Железняк отправил его первым же прилетевшим к партизанам самолетом.
За короткое время бригада окрепла, пополнилась. Шире стал радиус ее действий. Теперь чекистам можно было приступать к выполнению основных своих задач, и в первую очередь к организации разведки. Результатов ждал Центр.
Важнейшим объектом, требующим постоянного наблюдения, был Псков — узел коммуникаций. Здесь формировались эшелоны с войсками, сюда прибывали оружие и боеприпасы.
Нужно было найти ключи к Пскову. Но как это сделать?
Железняк беседовал с людьми, знающими Псков и его окрестности. Особенно интересовался теми, у кого там родственники. Узнал, что все основные поезда с грузами в сторону фронта проходят со станции Торошино, неподалеку от Пскова. Еще узнал, как легче всего попасть в Псков без пропуска.
Первой в Псков направилась Полина Черная.
В бригаде было две Полины. Одну звали Полиной Черной, другую — Полиной Белой. Обе оказались находчивыми разведчицами.
Полина Черная до войны была сельской учительницей, любила свою работу, своих учеников, жила весело и легко.
Все было хорошо. И вдруг — война, деревню заняли немцы, из школы вышвырнули парты, вырубили школьный сад.
И тогда Полина Михайловна пошла к партизанам и стала бойцом, мстителем, разведчицей. Она уже была проверена во многих операциях, и потому на нее пал выбор Железняка.
Вышла
Путь предстоял неблизкий, окольный. Железняк специально разработал ей маршрут, приказав зайти в деревню Семенково, где можно отдохнуть и переночевать. Велел отыскать Егора Борисовича Кутузова, спросить: «Вам работницы не надо?» — на что последний должен был ответить: «Только на временную работу».
На всей дороге до самого Семенкова никого она не встретила. Лишь заяц перебежал дорогу, остановился, навострил уши.
— Серенький! — позвала она.
Зайчишка подскочил и кинулся вдоль дороги.
— Вот дурачок. Сверни в лес, сверни…
В деревне было пусто. С огородов доносились мальчишечьи голоса, но самих ребятишек не видно. К ней подошла старуха — сухая, костлявая, прямая как палка.
— Бабушка, где Кутузов живет, Егор Борисович? Старуха смотрела на нее, часто мигая белесыми ресницами.
— Кутузов, говорю, — повторила она погромче.
— Староста это наш, — сердито сказала старуха и отвернулась.
У Полины Черной екнуло сердце. «Староста? Как же так? А Железняк велел к нему зайти. Может, не знал?»
Она брела вдоль деревни, боясь постучаться в избы. «Быть может, и мне, как зайчишке, в лес?» Вышла за деревню, свернула с дороги, села на пригорок. Теплый ветер налетел на нее, поиграл концами платка. Облачко проплыло над головой и на глазах изменило форму, сделалось похожим на Африку, какой ее рисуют на картах.
— Тетенька! — послышался мальчишечий голос. К ней бежал белобрысый парнишка.
— Пошли, тетенька.
— Куда?
— К старосте.
«В конце концов он не знает о моем задании, — рассудила она. — Ну иду и иду. Горожанка. Вещи вот меняю».
Староста оказался высоким, костистым мужиком. Сидел у окна и деревянной ложкой хлебал из миски похлебку. Тут же на столе лежал каравай черного хлеба.
Она поздоровалась, с минуту раздумывала, говорить ли пароль.
— Вам работницы не надо?
Староста уронил ложку, а потом начал хлебать еще быстрее. Она видела, как ходит у него челюсть, а под рубахой двигается острая лопатка.
— Только на временную работу, — наконец произнес староста и без слов пододвинул к ней все, что было на столе.
Она облегченно вздохнула, сняла заплечный мешок, села. Некоторое время они молча ели, приглядываясь друг к другу.
— Мои все на поле, — объяснил староста свое одиночество, — А тебе спокойно будет идти. Чтоб веселее было, двух девок приставлю. Как раз спозаранку уходят.
Уловив ее настороженность, успокоил:
— Ничего. Не впервой…
И верно, попутчицы у нее оказались хорошие (одну — повыше ростом — звали Лизой, вторую — Липой). Лишних вопросов не задавали, спросили только, есть ли у нее самогон, чтобы угостить в случае чего немцев.