Человеческая гавань
Шрифт:
— Симон, тебе нельзя тут находиться.
— Почему? Почему это мне нельзя тут находиться?
— Потому что… Ты можешь просто сделать так, как я прошу?
Карл — Эрик поднялся на ноги. Он был одним из самых сильных мужчин на острове. Он с угрожающим видом засучил рукава.
— А если ты не уйдешь добровольно, — сказал он, — то мы просто выставим тебя отсюда.
Симон тоже поднялся:
— Попробуйте.
Карл — Эрик сдвинул свои кустистые брови и шагнул вперед. Без какого — то конкретного намерения Симон сунул руку в карман
Анна — Грета выкрикнула:
— Карл — Эрик!
Но того уже было не остановить. Его взгляд загорелся мрачным светом, и он обеими руками схватил Симона за куртку. У Симона ушла почва из — под ног, и он ударил Карла — Эрика головой в грудь, не отпуская в кармане спичечный коробок.
Уткнувшись лбом в бок противника, Симон все сжимал коробок. И вот Карл — Эрик пошатнулся и опрокинулся назад.
Симон вынул руку из кармана и сложил на груди:
— Кто — нибудь еще?
Карл — Эрик судорожно откашливался. Он бросил на Симона взгляд, полный ненависти:
— Что, черт возьми…
Симон уселся на стул:
— Я лишь хочу знать, о чем вы тут говорите, — он переводил взгляд с одного на другого, — вы говорите о море, не так ли? О том, что что — то происходит с морем?
— Что ты вообще знаешь? — спросил Элоф Лундберг.
Другие сердито посмотрели на Элофа. Они явно не собирались ничего рассказывать, и Симон покачал головой:
— Не так много. Но я знаю, что с ним что — то не так.
Карл — Эрик поднялся и сел на свое место. Проходя мимо Симона, он плюнул на пол и спросил:
— Как ты это сделал?
Симон расстегнул молнию на куртке, показывая, что он собирается остаться. Анна — Грета в его сторону не смотрела, и от этого ему было особенно больно.
Чего они так боятся?
Он не мог поступить иначе. Они чего — то боялись, и Симон никак не понимал, как Анна — Грета может сидеть тут. Если он и встречал в своей жизни человека, который ничего не боялся, то это была именно она. Но она сидела тут и смотрела куда угодно, только не на него.
— Я не собираюсь ничего делать, — сказал Симон, — да и что я могу? Но я хочу знать. — Он повысил голос: — Хольгер!
Хольгер, всецело поглощенный своими мыслями, вздрогнул и поднял глаза. Симон спросил:
— Что случилось с Сигрид на самом деле? Я не уйду.
Наконец — то Анна — Грета посмотрела на него. Ее взгляд невозможно было понять. В нем не было ни любви, ни страха. Она смотрела на него, как будто оценивая. Наконец она сказала:
— Ты не мог бы выйти на несколько минут? Нам надо решить один вопрос.
— Какой вопрос?
— Как с тобой поступить.
Симон подумал, что это разумно. Он застегнул молнию и вышел. Отойдя на несколько метров от дома собраний, он остановился. На обочине дороги ярко цвел шиповник.
Это самое прекрасное место на земле. Настоящий рай на земле.
Он думал так далеко не в первый раз. Особенно осенью Симон начинал особо восхищаться красотой Думаре. Как так получилось, что в таком райском месте так мало жителей?
Он немного отошел по дороге, наслаждаясь видом осени: чистыми блестящими лужами, мокрыми стволами деревьев и ярким мхом. Что он услышит через несколько минут? Ни о чем думать не хотелось, хотелось только смотреть на красоту природы и наслаждаться. Может, зря он все это затеял? Ведь он жил тут уже столько лет и ничего не знал. Почему бы не оставить все как есть?
Через пять минут дверь дома собраний открылась. Анна — Грета выглянула и позвала его.
Пока Симон отсутствовал, они пересели. Теперь его место оказалось между Йоханом Лундбергом и Мартой Карлсон, напротив Анны — Греты.
Он снял куртку, повесил ее на спинку стула и сел, опершись локтями на колени. Анна — Грета оглядела присутствующих и облизала губы.
— В первую очередь, — начала она, — я хочу рассказать о том, что ты и так знаешь.
— Рассказывай.
Анна — Грета посмотрела на него нерешительно. И тут он понял: ей стыдно. Он оставлен под ее ответственность. Под ее ответственностью как он будет себя вести, что скажет и что будет делать?
Элоф Лундберг хлопнул себя по колену и сказал:
— Мы не можем сидеть тут вечно. Рассказывай. Начни с Ховастена.
Анна — Грета так и сделала.
В древние времена рыбачить было опасно. Не было никаких метеосводок, никто не мог с уверенностью сказать, как поведет себя море, когда налетит шквальный ветер, который поднимет волны и уничтожит людей и лодки.
А если на море случалась беда, то разве мог экипаж сообщить о крушении? Вовсе нет. Их отчаянные крики слышал только Бог, но Он не всегда был готов оказать им необходимую помощь.
Люди делали все, что могли. Когда все надежды, казалось, были потеряны, они выстраивались вдоль борта, чтобы скрыться от накатывающих волн, и давали торжественные безумные обещания, которые клялись выполнить, если снова окажутся на берегу. Иногда Бог был милосерден, и эти обещания оглашались чудом уцелевшими рыбаками в церкви, на воскресной службе.
Но этот способ спасения был не особо надежен. Многие обещания так и остались невыполненными, поскольку далеко не все рыбаки, попавшие в шторм, невредимыми возвращались на сушу.
Да, трудное это было дело — промысел салаки в старину, но в то же время весьма выгодное. Целые семьи переезжали на побережье на лето, чтобы подработать рыбным промыслом.
Швеция держится на рыбе. Иначе чем было кормить чиновников, солдат и рабочих? Чем бы иначе держаться долгими темными зимами шведским семьям?
Конечно салакой.
Лишиться этой рыбы было бы трагедией. Салаку называли «серебром моря».
Серебро моря. Конечно, при добыче этого серебра существовал определенный риск. Но все же был выход. Риск можно было уменьшить.