Человеческая гавань
Шрифт:
И Анна — Грета рассказала о том, что произошло в старину.
Та территория, на которой теперь расположен Нотен, была вся в воде, а чуть дальше стояла скала, которую называли Ховастен — место для жертвоприношений после удачного плавания до Аландских островов.
И было замечено, что рыбак — если он давал обет на Ховастене, а после этого погибал, оказывался смытым в воду с палубы или пропадал без вести вместе с лодкой — своей судьбой влиял на общее положение дел. Всякий раз после несчастного случая улов становился лучше.
И тут родилась идея.
Один молодой паренек
На следующий день улов рыбы был рекордным. И так продолжалось всю неделю, а того молодого человека так и не нашли. Ховастен забрал его, прислав в ответ косяки салаки.
И вопрос был решен. Отныне жертву стали выбирать путем голосования. Женщины и дети в счет не шли. Голосование проходило без всякой логики или жалости, — например, кто — то ссорился и выкликал имя своего недруга. Люди вспоминали старые обиды, ссоры, склоки, свары, отвергнутую любовь.
Договор с морем сделал людей по — настоящему богатыми. Но тем не менее счастливых на острове больше не было.
Прошло не так много лет, и запрет приносить в жертву женщин и детей был нарушен. А поскольку голосовали только мужчины, то женщины и дети, разумеется, подвергались наибольшему риску.
Никто больше не радовался весне, потому что после весны наступало лето. Незадолго до дня летнего солнцестояния весь Думаре дрожал от страха, потому что оставалось совсем немного времени до дня голосования.
На острове процветали ложь, заговоры, доносы. Место любви заняла ненависть. Вместо дружбы появилась подозрительность, но такое положение дел сулило выгоду.
Конечно, были и героические, благородные поступки. Мать или отец занимали место ребенка, брат спасал сестру. Но через несколько лет стало ясно, что самопожертвование из самых добрых побуждений никого не спасает от уготованной ему судьбы. Тот, кого пощадили в этом году, мог стать жертвой в следующем.
Думаре в то время был практически изолирован от материка. Единственные контакты с внешним миром происходили осенью, когда наступало время торговать наловленной салакой. Исчезновение людей стало заметно.
В 1675 году было произведено расследование. Невозможно было разобраться в этом жутком деле — люди валили все друг на друга. И тогда арестовали тех, чья вина была слишком очевидна.
Сначала люди молчали, не желая сознаваться в содеянном. Они лгали, пытались оправдать самих себя, делая вид, что они были ни при чем.
Однако под пытками большинство изменили свои показания. Люди были теперь готовы сознаться в чем угодно, стараясь попутно очернить и других.
В конце концов палачи и писцы составили список прегрешений жителей острова. Думаре в документе выглядел адским котлом, в котором варились все людские пороки. Читать это было по — настоящему страшно.
На остров прислали военных, чтобы забрать и допросить остальных жителей. Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что никто из жителей не сбежал. Такой поступок был расценен как упорство в зле, и был сделан вывод, что никакой пощады эти люди не заслуживают.
Примерно через год был оглашен приговор. Были представлены лучшие доказательства, самые лучшие за всю историю судебного дела. Здесь были собраны свидетельства не только о пустых клятвах, обетах и ворожбе, но и о человеческих жертвоприношениях, жертвах, которые приносились жителями острова вполне осознанно.
Всех мужчин Думаре и некоторых женщин приговорили к смертной казни. Одних обезглавили, других сожгли заживо. Оставшихся женщин отправили на каторгу, детей распределили по разным приютам, чтобы в будущем они не встретились. Остров считался проклятым, его хотели стереть с лица земли.
Нет, остров никуда не исчез. Фундаменты зданий и сараев по — прежнему украшали его. В воде плавали прогнившие баркасы и лежали цепи якорей.
Все считали, что самому Богу противно существование Думаре. Этот остров был как бельмо на глазу. Мало того, но и море вытворяло всякие мерзости, — например, бревна от домов волной относило на другие острова и материк, и понятное дело, что им не радовались так же как не радовались бы одежде чумного. Единственным спасением от проклятого острова был огонь, и время от времени то тут, то там на скалах вспыхивали костры, уничтожавшие все, что еще оставалось на Думаре.
Так начиналась история этого острова.
Симон почувствовал тревогу. Анна — Грета рассказывала об острове так, как будто это был некий священный текст. Ее глаза имели отсутствующее выражение, хрипловатый голос звучал серьезно. Симон не узнавал ее. Странные мысли блуждали в его голове. Его беспокоили воспоминания. Анна — Грета, казалось, рассказывала о том, что произошло с ним самим на причале тогда, пятьдесят лет назад.
В зале стояла тишина. Симон закрыл глаза. История длилась долго, за окнами уже стемнело. Вдали он мог слышать шум моря.
Море шумит.
Когда он открыл глаза, то обнаружил, что все они смотрят на него. Это были не ищущие, вопросительные взгляды вроде «ты нам веришь?», а просто спокойное ожидание: что он скажет? Симон решил ответить той же монетой и спокойно поведал им о том, с чем он сюда и явился. Когда он закончил, Маргарета Бергвалль сказала:
— Да, Анна — Грета рассказывала нам об этом.
Йохан Лундберг фыркнул.
Так, значит, Анна — Грета уже всем все рассказала. А он ничего и не знал. Сколько, оказывается, у нее от него секретов.
— Так то, что ты говорила, — это исторический факт? — спросил Симон Анну — Грету.
— Да. Есть протоколы допросов. Хотя потом… поползли слухи про козни дьявола.
— А вы, конечно, не думаете, что это были именно его козни?
Люди захихикали. Их рты уродливо растягивались, они качали головами и подталкивали друг друга. Что ж, их реакцию вполне можно принять за ответ. Нет, они так не думали.
Справа от Симона сидела Тора Остерберг, женщина — миссионерка, жившая почти в полном одиночестве на южной стороне острова. Она погладила его по ноге и сказала: