Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
Шрифт:
И тогда я сказал: «К черту всю эту музыку из жизни растений, эти соевые бобы и карбогидраты, и азот с кислородом, и всю остальную премудрость, которая существует на свете независимо от того, знаем мы о ней или нет. Шутка, веселье — вот что ценится в жизни, это единственная стоящая вещь».
И я сел за машинку, чтобы напечатать письмо Виктору и рассказать ему о том, что, согласно «Йейл ревью», все на свете — не что иное, как трава, и что человек, бросавший из окна письма, был прав; и что скоро мы с ним, наверное, увидимся в Нью-Йорке. Я не чувствовал усталости
«Разумеется, все на свете — трава, — писал я Виктору. — И мы с тобой — сорняки. Мы — бурьян по обочинам железной дороги, грязный, посыпанный угольной пылью, но более крепкий, чем сталь рельсов. Помни число девять. Отдай свои деньги нищим, выходящим из лимузинов. Прочти молитву и брось из окна письмо ко мне».
Глава двадцать девятая
Весли обедает с женщиной, которая пела «Валенсию», знакомится с Мэгги, девушкой с рыжими волосами, и отправляется спать
Я пообедал у своей новой знакомой в семь часов. После обеда пришла девушка с рыжими волосами и села с нами за стол выпить кофе и бренди. Ее звали Мэгги. Она вызвала во мне такие же чувства, как девушка, которую я встречал в Розвилле, и, когда она вышла, я стал расспрашивать о ней хозяйку. А та отвечала:
— Господи боже мой, поговорите с ней сами.
— А могут у такой девушки быть дети?
— Конечно, я думаю, если она не остережется. Зачем это вам? Уж не ищете ли вы, с кем бы вам завести детей?
Я объяснил, что ищу, и тогда она воскликнула:
— Господи боже мой, если б я была на двадцать лет моложе!
Она велела негритянке передать Мэгги, чтобы та пока не уходила.
— Ее можно позвать, когда вам угодно. Хотите ее видеть сейчас же?
— Могу я с ней поговорить?
— Господи боже мой, разумеется, — сказала хозяйка. — Пойдите проведайте ее — и дело с концом.
— Вы хотите сказать — сейчас?
— Если вы не предпочтете погодить.
— Я погожу, — сказал я.
И так мы с ней все сидели, и попивали кофе и бренди, и болтали, и будь я проклят, если она мне не нравилась все больше и больше с каждой минутой. Она была такая свеженькая и приятная, от нее пахло мылом и духами и ею самой, и она была умна и очень добросердечна. Она была готова любить всех и каждого, лишь бы они не были мошенниками — плутов и обманщиков она терпеть не могла.
— Если вам понадобится что-нибудь, что мог бы сделать для вас крупный военный начальник, — неожиданно сказала она, — вы мне только скажите, и все будет сделано.
— Мне бы хотелось вернуться в Нью-Йорк, когда мои шесть недель кончатся, а то сержант говорит, что мне теперь отсюда не вырваться.
— Могу вас отправить обратно хоть завтра, если хотите.
— Завтра не нужно, мне осталось еще три недели. А не может ли он отправить со мной еще двух ребят?
— Я
Ну, я почувствовал себя совсем славно, потому что я знал, что писателю хочется возвратиться в Нью-Йорк и Джо Фоксхолу тоже. Но, конечно, я их сначала спрошу, чтобы увериться.
Около половины десятого я позвонил в гостиницу, где прежде снимая комнату отец, но мне сказали, что он так и не возвращался. Хозяйка попросила рассказать ей об отце, и я рассказал, а потом спросил:
— Как вы думаете, куда он ушел?
Она ответила, что я мог бы сам догадаться.
— У нас постоянно гостят такие, — сказала она. — Некоторые живут дня три-четыре, а другие остаются и на целую неделю. Всё это люди, как правило, богатые, уставшие от повседневной жизни — семья им надоела до тошноты, да и сами они себе в тягость. Они тратят много денег, но для них деньги ничто. Просто им хочется забыться.
— Зачем?
— Как зачем?
— Что с ними такое? Что с их семьей?
— Ничего. Просто им нужно немножко развлечься, забыть окружающее, отдохнуть от порядочной жизни. Это не значит, конечно, что они себя плохо ведут. Если кто вдруг начнет буянить, безобразничать, я им сейчас же велю утихомириться — или скатертью дорожка. Они просто устали. Им нужно забыть о вещах, от которых они не могут отделаться дома. Может, они и очень важные люди и все их уважают, но ведь самая приятная вещь иногда ужасно надоедает. Конечно, они всегда возвращаются, и я читаю о них в газетах. В Сан-Франциско, там люди бывали у меня покрупнее, чем здесь, но и здесь есть кое-кто важный.
Хозяйка позвонила Дэзи, и та провела меня в очень красиво обставленную комнату. Туда же Дэзи принесла поднос с бутылкой шотландского виски, стаканами и вазой со льдом, а немного погодя вошла девушка с рыжими волосами, и мы с ней выпили и поговорили.
Мне нужно было явиться в казарму к одиннадцати часам, на этот счет не могло быть двух мнений. Каков бы там ни был этот большой военный начальник, а надоедать ему зря я не хотел. Если он сможет отправить меня в Нью-Йорк, когда истекут мои шесть недель, да еще и писателя и Джо Фоксхола в придачу — этого будет вполне достаточно. Не хотел я больше никаких неприятностей.
Я чувствовал себя ужасно натянуто наедине с этой рыжеволосой девицей, она ведь не просила меня побыть с ней… да и оба мы этого по-настоящему не хотели, так что все вышло как-то не так. Мы оба не испытывали ничего, кроме неловкости. Не то чтобы она была какая-то рыба — она была слишком красива, чтобы быть рыбой, но, видно, ей нужно было то, что нужно всякому, чтобы расшевелиться. Ей было нужно, чтобы в ней зародилось хоть какое-нибудь чувство к другому человеку. Он мог бы ей понравиться, если бы она почувствовала, что сильно нравится ему сама. А этого-то с нами как раз и не случилось, так что мы решили просто посидеть и выпить стаканчик-другой, и скоро она развеселилась, и я тоже.