Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
Шрифт:
Я посмотрел наверх, на наши окна, и увидел Виктора.
Он высунулся из окна и заливался хохотом. Он продолжал смеяться, и когда сбежал вниз, потом остановился и сказал:
— Нашел сегодня что-нибудь на улице?
Мы прохохотали всю дорогу до казармы, всю утреннюю поверку, всю дорогу до ресторана и весь завтрак.
А вечером, когда я пришел домой, портье мне сказал, что кто-то ждет меня в вестибюле. Это был отец, он спал в большом кресле в длинном гостиничном коридоре. Я сел рядом и стал ждать, когда он проснется. Отец выглядел довольно неважно, но я все равно был рад его видеть. Прошел целый час, пока
Я налил отцу и себе до краев, и отец сказал:
— К тому времени, когда кончится война, ты станешь таким же забулдыгой, как я.
— Ну и отлично, — ответил я.
Глава девятнадцатая
Весли рассказывает отцу о своей молодой жизни в эту войну, а отец рассказывает ему о своей молодой жизни в ту войну
Я послал Лу телеграмму о том, что отец мой приехал в Нью-Йорк повидаться со мной. Лу ответил тоже телеграммой, что благодарит бога и высылает отцу воздушной почтой его новую одежду. Кроме того, он перевел телеграфом триста долларов на расходы отца в Нью-Йорке. Лу сообщал, что перестройка помещения под ресторан подвигается хорошо и он рассчитывает, что отец вернется к открытию, через шесть недель. Он спрашивая, не войдет ли отец в долю на процентах с прибыли. Подробности обещал сообщить письмом.
Через три дня прибыла отцовская одежда и большое письмо от Лу для отца и меня. Я вручил письмо отцу, но он отдал мне его обратно и попросил прочесть вслух. Лу был настроен очень серьезно. Отец был ему нужен в его деле. Лу хотел заключить с ним соглашение, письменно или на словах — все равно. Он был рад, что отец в Нью-Йорке, во-первых, потому, что знал, что отцу приятно со мной повидаться, а во-вторых, потому, что отец мог бы ознакомиться с нью-йоркскими барами и ресторанами и выяснить, что они собой представляют. Лу писал, что его вполне бы устроило, если бы отец вошел в дело в третьей доле, и спрашивая, устроит ли это отца, обязанность которого — сидеть в ресторане с восьми часов вечера и до двух часов ночи, то есть до закрытия. Лу сообщал, что третьим участником в деле будет Доминик Тоска, который целиком стоит за то, чтобы пригласить в долю и моего отца, Лу разговаривал с Домиником по междугороднему телефону. Он находил, что зарабатывает слишком много денег для себя и Доминика даже при высоких налогах, а так как Доминик был в армии, то ему был нужен кто-нибудь, кто был бы при нем, но он не хотел никого, кроме моего отца. Так вот, что вы на это скажете?
Отец долго ничего не говорил. Он только взял бутылку и налил себе стаканчик, а я все ждал, что он скажет.
— Ну, как ты думаешь? — спросил отец.
— По-моему, Лу человек надежный, — сказал я.
— А ты не думаешь, что он это все — из одной доброты? Ведь делать мне там совершенно нечего.
— Рестораны и бары — это такое уж место… — сказал я. — Понравится там кто-нибудь человеку, и он непременно придет туда еще раз. Со мной так бывало. Конечно, Лу сначала был просто добр к тебе и ко мне, но мне кажется, в письме он говорит то, что думает. Мне кажется, ты ему будешь нужен в его новом деле.
— Не могу я получать третью долю
— По-моему, ты должен довериться Лу, — сказал я. — Если ты получишь слишком много денег, ты сможешь их ему отдать при случае, когда они ему будут нужны. А тебе это ничего — сидеть там по шесть часов каждый вечер?
— Я всегда сижу где-нибудь часов шесть по вечерам, — сказал отец.
— И много ты пил у Лу в баре?
— Меньше, чем в других местах. Там все по-солидному.
— А почему ты уехал?
— Меня это стесняло. Думал, я мешаю. Да и тебя хотел повидать.
Он помолчал немного, потом сказал:
— Ты здорово изменился с тех пор, как я тебя видел. Что это с тобой?
— Повзрослел, — сказал я. — В армии люди быстро взрослеют. Да еще вот воспалением легких болел, в госпитале провалялся — это мне тоже чего-нибудь да стоило. И с женщиной одной познакомился в баре.
— Воспалением легких? — удивился отец. — Почему я об этом не знал?
— Да я все собирался тебе написать.
— И в тяжелой форме?
— Вирусное, говорят. Думал, умру.
— А почему не умер?
— Что?
— Как случилось, что ты выжил?
— Там в госпитале был один парнишка, японец. Он приходил и сидел возле моей постели.
— Японец? — переспросил отец. — Ты уверен?
— Японца от китайца я могу отличить, — сказал я. — Этот был японец. Он тоже только что перенес пневмонию.
— Так что же он делал?
— Да ничего. Просто сидел и дежурил. Подарил мне три маленьких апельсина. Мне и поговорить-то с ним ни разу не пришлось, даже не знаю, кто он такой.
— Японцев все ненавидят, — сказал отец. — А ты — нет?
— Нет. А ты?
— Тоже нет. Так что же он все-таки сделал, что тебе стало лучше?
— Просто сидел — и все. Засыпаю и знаю — он тут. И когда ни проснусь, он все сидит рядом. А когда я его раз не застал, я понял, что худшее все позади. А через две недели, когда мне стало гораздо лучше, я и сам стал просиживать у кровати больного, которому было хуже, чем мне.
— А это кто был?
— Парнишка по имени Дерой Гаррисон. Я узнал его имя по табличке на койке.
— А он кто был?
— Негр.
— И что же, он выздоровел?
— Меня выписали раньше, чем я мог узнать, как у него дела складываются.
— Ты ему что-нибудь подарил?
— Я не знал, понравится ли ему это, и ничего не подарил.
— Но японский мальчик подарил тебе три апельсина.
— Наверно, он знал, что я ничего не буду иметь против.
— А ты их съел?
— Что ты! Конечно, нет. Я их берегу.
— Зачем?
— Просто так, мне хочется. Кожура на них вся высохла и сморщилась.
— А негритянский парнишка просыпался и видел, что ты тут сидишь?
— Несколько раз.
— Что ты ему говорил?
— Ничего.
— Ты думаешь, ему хотелось, чтобы ты там сидел, когда он проснется?
— Не знаю наверное, но думаю что да. Мне ведь хотелось увидеть японца, когда я проснусь.
— А ты улыбался негру?
— Да нет, чему тут улыбаться? Бедняга был на волосок от смерти, так же как и я перед этим.
— А японец тебе улыбался?
— Нет, что ты! Он тоже умирал незадолго до того.