Человечность
Шрифт:
Станица. Шпалерами выстроились автоматчики. Пленным приказано раздеться до нижнего белья.
— Лос! Лос!
Людская змея будто накрылась грязно-белым саваном. На бескровных лицах округлились глаза: что впереди — ров, овраг? Смерть или еще не смерть?
Впереди — чистилище: пальцы в резиновых перчатках ощупывают гимнастерки и брюки, выворачивают карманы, отбирают у пленных все до последней мелочи.
За чистилищем — хлев, а с восходом солнца колонна поползла дальше. Начался самый долгий день. Выстрелы позади
Поселок. Железнодорожная станция. Дымил паровоз. Окруженные плетнями, широко раскинулись хаты. Передышка. Смерть все-таки дала людям отсрочку.
Голова колонны стала, и из степи в ограниченный часовыми квадрат поля неутомимо тек ручей серо-зеленых фигур. Они в изнеможении опускались на землю. Страшный этап вымотал их, подчинил инстинкту самосохранения. Их не тревожило, что будет с ними завтра — они довольствовались передышкой и с надеждой поглядывали на солдат, возводящих изгородь. Топоры и молотки в солдатских руках представлялись им гарантией безопасности, и этого многим было сейчас достаточно.
Топоры стучали, заостренные столбы вытягивались в линию, образовали гигантскую букву «г», потом «п», окружили пленных со всех сторон. Молотки уже закрепляли на столбах колючую проволоку.
Средних лет пленный пробует заговорить с солдатом:
— Слышь, камрад, местный я…
— А ну мотай отсюда! — матерится солдат.
Власовцы! Так вот они какие…
Солдаты навесили ворота, выхода из клетки больше нет. По углам начали расти сторожевые вышки.
Власовцы набирают рабочую команду:
— А ну встать, дохлятина! Ты тоже!
Команду выводят за ворота к горке шпал:
— Перенести туда, быстро!
Пленные, несущие шпалу, напоминают сороконожку, которая еле ползет, придавленная тяжестью собственного тела. Но вот шпала падает на место — сороконожка рассыпается. Пленные опять бредут к штабелю. Новая сороконожка ползет еще медленнее. Женька Крылов гнется, укорачивается на ходу, но и другие пленные укорачиваются. На третью шпалу ни у кого нет больше сил.
— Встать! Кому говорят!
Возвратившись в концлагерь, Крылов и Антипин падают на землю, уже пахнущую испражнениями. Скоро первая ночь за колючей проволокой. Ночью здесь хуже, чем в степи: там можно было хоть выбирать, где лечь, а здесь нет и выбора. «Но ведь так нельзя… — кричал Женькин дух, — нельзя!»
Смутная тревога овладевает им, чувствует приближение новой опасности. До сих пор у него не было ни имени, ни фамилии, и он ничем не выделялся среди других военнопленных. Теперь столбы и колючая проволока замкнули всех в ограниченном пространстве, а возле ворот строился барак для лагерной администрации. Значит, скоро будут считать и каждому дадут номер. Тогда не уйти.
Миновала
Он будто впервые разглядывал пленных. Человек неопределенного возраста грыз картофель, другой тупо смотрел в степь. А тот завернулся в шинель, закрыл глаза. Изможденный паренек ковырял щепкой землю, закапывая мокрое место. Эти терпели, приспосабливались. Не то. И вдруг до слуха долетел будто нездешний голос:
— Продались, а теперь издеваются…
Говоривший сидел к Крылову боком, рядом ссутулились несколько молчаливых фигур.
— Для того, что ли, мы родились, чтобы подыхать здесь как скот? Все равно убегу.
— Ты парень, язык-то придержи, — предостерег его пожилой.
— Убежишь… — ни к кому не обращаясь, проговорил третий. — Здесь всем конец…
— Подыхай, если хочешь, а я не хочу. Выйду за ворота и смоюсь, — парень повернул голову — половина лица у него припухла, на стриженой голове виднелись пятна сгустившейся крови.
— Мало, видать, тебя разукрасили…
— Закурить бы… — вздохнул парень, не обратив внимания на слова пожилого, тяжело встал и зашагал к воротам, слегка прихрамывая на одну ногу. Крылов и Антипин пошли рядом.
Все трое присели недалеко от ворот.
— Где это тебя так? — спросил Илья.
— Смылся вчера вечером, полночи шел. Устал. Дай, думаю, немного отдохну. До утра и проспал, а утром опять они… — парень сплюнул. Все равно уйду. Пошли, команду набирают…
Крылов и Антипин успели встать в хвост быстро растущей очереди.
— Сорок девять! Пятьдесят! — власовец отпихнул лишних.
Парень в команду не попал. О Крылове и Антипине он уже не помнил.
Команду вывели за ворота.
Конвойные теперь были не похожи на тех, которые пригнали сюда колонну. Те — как роботы, предназначенные для того, чтобы бить и убивать, а эти беззаботно посмеивались между собой и не обращали внимания на пленных. «Итальянцы или румыны…» — решил Женька. Он поглядывал по сторонам: не упустить бы момент, другого такого может не быть.
Когда пленные проходили мимо дымящегося элеватора, конвоиры не мешали им набивать карманы продымленной пшеницей. Женька тоже схватил несколько горстей.
Команда направлялась к вокзалу. Около бака водонапорной башни, разрушенной взрывом, пленных остановили.
— Поднимать! — жестикулирует итальянец.
Пленные делают вид, что пытаются сдвинуть бак с места. Итальянцев бак интересует не больше, чем пленных.
— Слышь, камрад, веревку надо… — объясняет один из команды.
Итальянец соглашается, что-то кричит своим помощникам.