Человек без селезенки
Шрифт:
– Ну что вы, какое там образование, я – самоучка. Прежний учитель, царство ему небесное, меня еще мальчонкой к себе взял, я от него всему и научился, ну а потом книги стал выписывать, знаете ли, журналы…
История г. Лухбо оказалась достойной авантюрного романа. Ужасный отец продает одного из своих сыновей в услужение местному учителю. Мальчик оказывается необычайно смышленым, быстро усваивает грамоту и постигает азы наук. К двенадцати годам он проходит полный курс школьного обучения и берется за университетские книги. Вскоре он уже превосходит в знаниях своего учителя. Затем учитель умирает от грудной жабы, и мальчик, теперь уже молодой человек, занимает его место. Выясняется, что ребенок этот происходит из семьи верховного шамана своего племени, и когда отец отправляется в мир духов, к нему переходит высший шаманский титул со всеми прилагающимися к этому эзотерическими знаниями…
Рассказ Лухбо был прерван на самом интересном месте появлением телеграфиста. Граждане повскакивали со своих мест и совершенно неорганизованно, но весьма решительно атаковали дверь конторы. Прежде чем нырнуть во всеобщую толчею, Лухбо успел в весьма изысканных выражениях пригласить Чехова на чай.
Отправив письма и получив корреспонденцию из Москвы, Санкт-Петербурга и Таганрога, Чехов весь последующий день посвятил подготовке к походу вверх по реке Дуйке: собрал нехитрый провиант, забрал из починки сапоги, подготовил смену одежды, одеяла, удочки, котелок и другие предметы, необходимые в этнографической экспедиции, которая, по его расчетам, должна была продлиться недели две. Все эти действия ничуть не препятствовали разного рода размышлениям, часть из которых вертелась вокруг утреннего знакомства. Лухбо показался ему чрезвычайно занимательным господином, поскольку не укладывался ни в один из известных ему на сегодняшний день архетипов. К тому времени Чехов уже произвел перепись приблизительно трети населения острова; в результате сложилось определение нескольких категорий людей, и он, словно энтомолог, раскладывающий по ящикам диковинных жуков, соотносил каждого нового персонажа с наиболее подходящим архетипом.
Первоначально Чехов разделил весь сахалинский люд на две большие группы: свободные и каторжные. Каторжане, в свою очередь, делились на тех, кого Чехов считал настоящими злодеями – убийц, грабителей, растлителей малолетних – и на обычных людей, попавших на каторгу за какое-то незначительное преступление вроде растраты казенных денег, и на “политических”. Последние держались особняком, вели себя заносчиво и в большинстве своем были образованными евреями из местечек Малороссии. Свободные, или, как говорили на острове, вольные были представлены служивым людом – солдатами и жандармскими офицерами, несущими службу на каторге, – коренным населением острова – гиляками и айнами – и бывшими каторжанами, привыкшими жить на острове и не пожелавшими возвращаться на материк после отбытия срока. Таковых было, как ни странно, довольно немало и к их числу принадлежал, к примеру, нещадно пьющий доктор, заведующий Александровским лазаретом, единственный врач на острове. Нескольких авантюристов, прибывших на остров по своей воле, полусумасшедшего старичка-ихтиолога и пару японцев с сомнительным прошлым Чехов записал в отдельную категорию некатегоризируемых типов. Формально Лухбо являлся представителем коренного населения, но по своему социальному развитию гораздо больше соответствовал разделу “бывших каторжан”, хотя и не обладал цепкими повадками человека, прошедшего через пенитенциарную систему. Чехов решил, что Лухбо мог бы стать прототипом героя весьма интересного рассказа, а может быть, даже пьесы. Конечно, для этого надо было еще придумать увлекательный сюжет с детективной или любовной интригой.
На следующий день погода неожиданно испортилась, невесть откуда налетел ураганный ветер, да еще с дождем, поэтому Чехов решил отложить поход по Дуйке на день-два, пока непогода не отступит хоть немного. Сидеть в избе не хотелось, и он решил воспользоваться приглашением Лухбо и навестить его, тем более что шанс застать его дома в такую непогоду был весьма велик.
Отыскать дом Лухбо оказалось не так просто, адресов в Александровке не было, а прохожих, у которых можно спросить дорогу, попадалось не много. Два раза зайдя не туда, куда следуeт, Чехов наконец, получил точные директивы от какого-то подвыпившего прапорщика и на третий раз достиг цели своего похода. К счастью, господин Лухбо оказался дома и, судя по его довольной физиономии, либо действительно обрадовался визиту Чехова, либо искусно изобразил радость, чтобы не огорчать гостя, целый час добиравшегося к нему сквозь шторм и грозу.
– Любезнейше прошу, господин Чехов, рад вас видеть в моем скромном жилище. Вы как раз к обеду, – мурлыкал Лухбо. – Груша, сооруди-ка нам обед на две персоны!
Груша, дородная молодая баба с огромными грудями, колыхаюшимися словно холмы из сладкого желе под тесным сарафаном, поспешила скрыться на кухне, успев наградить Чехова скорым, но довольно игривым взглядом. “А наш гиляк – не дурак, – усмехнулся про себя Чехов. – Ишь какую бестию себе отхватил. Поди еще и спит с нею…”. Он оставил свой прорезиненный плащ и заляпанные грязью сапоги сушиться в сенях, а сам надел лапоточки, предложенные заботливым хозяином, и вошел в гостиную.
Комната была довольно светлой, несмотря на пасмурность дня, и представляла собой причудливое сочетание деревенской горницы и гостиной небогатого инженера-разночинца. Стены были оштукатурены и покрашены в бледно-голубой, вдоль одной стены стояли массивные, до потолка, шкафы, забитые книгами, посреди комнаты на ковре располагались диван и несколько кресел, обтянутых одинаково потертым серо-синим гобеленом. На противоположной стене среди картин и фотографических карточек висели три засаленных бубна разных размеров и нечто вроде шапки или маски в виде волчьей головы.
– Это от отца досталось. Шаманские атрибуты для проведения некоторых … ммм… обрядов, – пояснил Лухбо, увидев, что Чехов заинтересовался этими необычными предметами.
Разделавшись с борщом и печеным рябчиком с яблоками и картофелем, Чехов с хозяином дома уселись в креслах и, закурив сигары, под рюмочку крепчайшего брусничного ликера завели преинтересный разговор.
– Вот вижу я перед собой человека современного, образованного, знакомого с последними достижениями науки, – начал Чехов. – Но с другой стороны, посвященного в знания древние и мистические. И хочу вас спросить, друг мой, действительно ли есть в этих шаманских ритуалах нечто, что не поддается научному объяснению, или все это лишь театр и игра воображения?
– Весьма и весьма сложный вопрос, господин Чехов. Как тут ответить однозначно? – Лухбо замолчал, размышляя, как бы поточнее выразить свое мнение об этом щекотливом предмете. – Пожалуй я и сам не знаю. С одной стороны, ничего такого, что изменило бы научную картину мира, не происходит. Демоны огнедышащие мне не являются, духи предков перед глазами не мелькают, голоса в голове не звучат. Говорят, что шаман якобы может летать или же превращаться в какое-то животное – это все, конечно, басни. Ничего подобного со мной никогда не происходило. Но все же иногда все эти ритуалы с бубном и заклинаниями получаются весьма эффективными, особенно в случае лечения какой-нибудь не слишком тяжелой хвори.
– То есть вы утверждаете, что лечение с помощью… шаманских, – Чехов хотел сказать “дикарских”, но побоялся обидеть Лухбо, – манипуляций помогает лучше современных медицинских препаратов?
– Нет-нет, доподлинно я ничего утверждать не могу. Могу лишь с уверенностью констатировать, что по крайней мере в десяти случаях больные полностью выздоравливали в результате проведенного с ними по всем шаманским правилам ритуала. А уж исцелились они в результате моего колдовства или сами по себе, путем sui-consilium, сказать не могу, ибо не знаю.
Чехов затянулся сигарой и на несколько минут задумался, затем продолжил:
– Но все же, любезный господин Лухбо, не могли бы вы припомнить случай из своей практики, который не допускал бы неоднозначного толкования и позволял бы сделать вывод о безусловной эффективности, как Вы выражаетесь, “колдовства”? Клянусь, я никому не расскажу, если это секрет, даю вам честное докторское слово.
Лухбо уже заметно захмелел от ликера и крепких сигар, и видно было, что ему очень хочется рассказать что-то Чехову, но он не решается, видимо следуя какой-то шаманской клятве о неразглашении или еще по какой-то причине. Наконец желание поделиться взяло верх, и он произнес.