Человек дейтерия
Шрифт:
На «дурака» Гриша не обиделся, слышал уже тысячу раз, а вот секрет, озадачивший отца, полагал, что знает. То есть, когда он думал, что знает, все и впрямь становилось на свои места.
Да, без сомнения, Гришка был пустым местом, лоботрясом и трусом. Он мало чему выучился в жизни, мало что умел и больше фантазировал, чем делал. Тем же книгам и спорту предпочитал компьютер и игру в солдатики, а вместо уроков готов был часами валяться на диване и глазеть в потолок. Но в том и крылось его отличие от Степана. Потому что у Степы не было детства. Совсем. Не было того глупого и щенячьего времени, когда можно было ни о чем не
Вдвоем они усаживались на кафельный пол ванной и начинали лихорадочно вооружать деревянный кораблик чем ни попадя. Это превратилось в подобие бзика. Они перепробовали все: паровую пушчонку, торпеды с селитровой начинкой, зажигательные фугасы и даже плюющиеся легонькими снарядами обыкновенные спички. Эта была дымная дурь, которой так не доставало в Степкиной серьезной жизни. Он даже похохатывать начинал по-детски, совершенно несолидно. Разве что, в отличие от Гришки, никогда не забывал о времени и всегда первым напоминал, что все, хорэ, пора сливать воду, вентилировать помещение и браться за уроки. Начиналась пахота, и тут уж Степа показывал другу настоящий мастер-класс. Уроки выучивались не просто быстро, а прямо-таки с ракетной скоростью.
— Ты же художник, вот и эксплуатируй свои возможности! Быстро — не значит, неряшливо. Наоборот!..
И это нелогичное «наоборот» выводило Гришу из себя. Потому что «быстро» у всех означало «плохо». У всех, кроме Степы. И Гриша изо всех сил старался. Это походило на ведущего и ведомого в спортивном забеге. Степа вел, а Гриша тянулся за ним, чувствуя, что пусть не просто, но что-то у него начинает получаться. Обычно, когда заканчивали с домашними заданиями, он успевал форменным образом взмокнуть, и впору было снова отправляться в ванную, дабы принять душ.
Поначалу его мучила загадка, когда же сам Степа успевает все делать — читать, работать, учиться, и только позже до него дошло: Степа не тратил времени попусту. Ни единой минуточки. И дело тут было не в характере, не в железной воле, — иначе он просто не умел. Если спал, то спал, если ел, то ел, а уж выкладывался на работе как никто другой. Потому, может, и дала слабину в нем единственная не задействованная пружинка: Степа никогда и ни во что не играл. У него и игрушек никогда не водилось. Поэтому в дневные часы, когда родители были на работе и никто не мог видеть ребят, они опускались на четвереньки и принимались играть. В пластмассовых и оловянных солдатиков, в пушечки и кораблики, в бумажные самолеты.
Сюжет обычно предлагал Гриша, Степа лишь выбирал за кого играть, а далее на час-полтора друзья забывали про все на свете. То есть Гриша не выныривал бы из таких омутов вовсе, а вот у Степы неизменно срабатывал внутренний будильник. И когда он говорил: «Все», Гриша не пытался спорить. Знал, что бесполезно.
А еще…
Еще со Степой можно было разговаривать. Практически
— Круто!
— Правда?
— Конечно, неужели сам допер?
Гришка розовел от смущения.
— Но это же ясно. Смотришь на кого-нибудь спереди — один человек. А заходишь сбоку — совсем другой. Причем профиль — это его будущее, а точнее то, каким он хотел бы стать. Ну а фас — то, что есть на самом деле.
— Бррр! — Степа даже головой помотал. — И кто же я в профиль?
— Я ведь рисовал, помнишь? В профиль ты — воин.
— Ладно, это годится, а в фас?
— В фас — ты Степа. Просто Степа.
— Просто Степа? — Степан рассмеялся. — Да уж, комплимент. Просто Гриша и просто Степа. Хотя… Может, не так уж плохо быть просто тем, кем тебя назвали родители.
— Не знаю. Я бы не хотел быть просто Гришей.
— Ага, простой, как три рубля, — кивнул Степа. — И кем бы ты хотел быть?
— Ну, не знаю… Но хотелось бы как-то отличаться…
— Как-то — это чем?
— Еще не выбрал, — вздохнул Гриша. — Спортом, может, заняться, бицепсы с трицепсами нарастить.
— Да уж, великая цель! — усмешливо похвалил Степа.
— А что? Лишние бицепсы никогда не помешают… — возражал Гриша. — Еще бы здорово тачку покруче. И «харлей» в гараже.
— Дурачок! — ласково протянул Степа. И даже пальцем постучал себя по голове. — Да разве твои рисунки не круче любой тачки с бицепсами? Мышцы любой дурень накачает, и тачку купить — не проблема. Вон сколько этого лома по улицам разъезжает. Я на трамвае быстрее в любую точку города доберусь, чем ты на машине. Так что делай то, что получается, и не забивай голову чепухой.
— Ты, действительно, так считаешь?
— Даже не сомневайся.
— Да я как-то и не очень… — Гришка вновь смутился. Чтобы перевести разговор в другое русло, несмело поинтересовался: — А с отцом у тебя как? По-прежнему — в больнице?
Степа ответил не сразу, даже на секунду отвернулся.
— Лежит, куда ему теперь. Парализованному… — последнее слово Степе далось с трудом. Он и плечиками своими недетскими передернул неловко, и впервые Грише захотелось погладить своего могучего друга по спине.
— Что-то с лечением не ладится? — спросил он осторожно.
— Да какое там лечение! — Степа вздохнул. — Не в лечении тут дело.
— А в чем?
— Операция, Гриш, нужна. И операция непростая.
— Операция? — у Гришки даже в животе что-то поджалось.
— Ага. При этом никаких гарантий никто не дает, — Степа взглянул на друга в упор. — Такие вот у нас дела, братишка. Как говорится, хотелось бы похвастать, да нечем…
Никаких гарантий не давали и в школе. Хорошо, конечно, иметь за плечами друга вроде Степы, но, увы, Степа учился в «семерке», а Гриша всю свою сознательную и не очень жизнь ходил в гимназию номер девятнадцать. Всего-то два квартала друг от друга, но даже эти два схожих мира соприкасались друг с дружкой, как две соседние галактики. Каких-то специальных советов Гриша не спрашивал, но Степа и сам все понимал прекрасно.