Человек хотел добра
Шрифт:
— У Осипова все девчата красивые.
В ее голосе чувствовалось легкое раздражение.
— Зиночка, — шутливо укорил ее Осипов. — О тебе-то я этого не говорил!
— Спасибо, — с обидой произнесла Зина и ожесточенно застучала на машинке.
Парни — они оказались комсомольцами с фабрики — тоже дожидались секретаря. Из их разговора я понял, что они надумали организовать туристический лагерь, где будет отдыхать фабричная молодежь, но им еще надо купить что-то, а без секретаря
Уже выбрано место на берегу реки, за городом; есть договоренность с администрацией фабрики, чтобы отпуск комсомольцы могли получить в летние месяцы.
Они мечтательно говорили, какой это будет прекрасный лагерь.
— Ребята, вы мне мешаете, — останавливала их Зина.
Они виновато замолкали.
— Больше не будем, Зиночка. Молчим.
Но молчать они не могли. Видимо, уж слишком были возбуждены. Сначала начинали шептаться, а потом опять переходили на полный голос.
Зина перестала стучать на машинке и с укором повернулась к ним.
— Не сердись, Зиночка, — примирительно сказал пышноволосый Осипов. — Я же тебя приглашаю в гости на весь отпуск.
— Больно многих приглашаешь, — подобрев, заметила Зина.
— Так я от душевной щедрости, Зиночка! От чистого сердца. Вон и хлопца возьмем, — кивнул он в мою сторону. — Приедешь, хлопец, к нам в лагерь? Что молчишь? По глазам вижу: хочешь.
Он прав. Я хотел бы быть с этими веселыми комсомольцами. Их разговор, шутки и веселость были для меня чем-то новым. Зина опять остановила работу и сердито посмотрела на ребят.
— Хорошо, хорошо. Уходим, — виновато сказал Осипов. — Подождем на улице. Пошли, хлопчик!
Со всего размаху я толкнул дверь и вдруг услышал легкий вскрик.
В коридоре стояла девушка, трясла рукой и дула на пальцы.
— Простите, пожалуйста, — смущенно стал я оправдываться. — Совсем ненарочно.
— То-то и оно, что ненарочно, — морщась от боли, ответила она. — А то бы задала тебе трепку. Ну-ка, дергай за палец.
Я осторожно взял ее тонкий палец и дернул.
— Ой! — тихо вскрикнула девушка.
Она достала из сумочки маленький флакон духов, побрызгала все на тот же ушибленный палец и стала растирать его.
— Говорят, помогает, — пояснила она, не замечая веселой ухмылки на лицах ребят; наблюдая эту сцену, они не проронили ни слова. — Что это ты носишься как угорелый? — спросила она меня.
— К секретарю приходил. А нет его.
— Конечно, нет. Что тебе у секретаря нужно?
— Поговорить хотел.
Следом за ней мы прошли обратно в комнату.
Тут только я догадался, что это и есть секретарь райкома. Она бегло посмотрела отпечатанные Зиной листы и сказала, обращаясь к комсомольцам:
— Только что с собрания, извините, что ждать пришлось. Проходите в кабинет.
Кабинетом оказалась такая же маленькая комната. Посередине стоял длинный стол, накрытый зеленым
Как-то раз, когда я был в пионерском лагере, к нам на открытие приезжал секретарь райкома комсомола — серьезный, лет тридцати мужчина. Один его вид производил впечатление. Говорил он красивыми, умными словами. Такими я и представлял секретарей райкомов. А этот секретарь — другое дело. Острижена она под мальчишку, очень коротко, и казалась совсем молоденькой, к тому же на щеках у нее ямочки.
— Видишь, Таня, в чем загвоздка, — объяснял ей Осипов. — Фабком подбросил нам, что мог, но этого мало. Не можем достать палаток и еще кой-чего из утвари. Вот список. Позвони в горторг, пусть разыщут.
Они договорились обо всем быстро, и комсомольцы ушли.
— Теперь займемся твоими делами, — сказала Таня, прочитав дяди-Ванину записку. — Значит, тебя зовут Семеном? Фамилия Коротков? И живете вы с Иваном Матвеевичем в одном доме?
— Все верно, — подтвердил я.
И я рассказал ей, что мне надо обязательно работать.
Она слушала внимательно, с интересом, а потом сказала:
— Вот и молодец, что пришел. С семью классами мы тебя пошлем в ремесленное училище. Пока учишься два года, подрастешь, окрепнешь. И на завод придешь уже знающим рабочим.
Я кивнул. Уж если она так доверительно со мной беседует, то плохого не пожелает.
— Вот и чудесно! — обрадовалась она. — Заходи всегда. Спросишь Сычеву Татьяну. Это я. Ты еще не комсомолец? Ну вот, поступишь в ремесленное училище, поймешь, что к чему, и в комсомол примем.
Глава двенадцатая
Свадьба
У нас свадьба. Три стола сдвинуты вместе. На столах бутылки и разная закуска. Николай и Вера постарались, истратили все деньги и даже заняли. Так нужно, никому не хочется, чтобы о тебе говорили на поселле, будто ты жадный, или, хуже того, плохо живешь. Поэтому соседи говорят, что стол у нас богатый.
Николаю и Вере нарочно выбрали стулья повыше. Они сидят в самой середине, не пьют, не закусывают, только улыбаются гостям. Такой обычай. Нехорошо, если жених и невеста выпьют и раскиснут. Нельзя, все на них смотрят.
Около Веры сидит дядя Ваня. Он — посаженный отец. Дядя Ваня в вышитой рубашке, перехваченной шелковым пояском, в новых наглаженных брюках. Сегодня он кажется помолодевшим лет на десять.
— Горько, я извиняюсь! — весело говорит он, вытягивая перед собой рюмку с вином. И все гости подхватывают этот возглас. Женщины пробуют вино, морщатся и тоже кричат:
— Горько!
Сестра, побледневшая и, как мне кажется, перепуганная, медленно поднимается. Николай спокойно обнимает ее и долго целует. Как всегда, он выглядит очень довольным, самоуверенным.