Человек из чужого времени
Шрифт:
– Лучший анекдот тот, после которого есть о чем поспорить, иногда даже до мордобоя. А говорить о политике не по бумажке – это значит сразу начинать с мордобоя и заканчивать психушкой. Только при этом фишку чистят только тебе. Ву компроне?
– Чего ж не понять. Понятнее понятного.
Михаил уже давно понял, что он познакомился с весьма толковыми людьми, которым почему-то нравилось «валять дурака» и выдавать себя за людей более низкого социального уровня. Это и настораживало его, и в то же время давало некоторую свободу общения.
– А что такое «бормотушка»?
– Сказать по правде, отрава еще та. Водочка – она, конечно, лучше, но втрое дороже. А бюджет наш ограничен. Мы тут утречком порыбачили вдоль могилок, два десятка бутылок насобирали. Вот тебе и бормотушка. Так вот прикинь, сколько надо на беленькую насобирать. Упаришься.
– Да шутит он, – вмешался старпом, – приличные люди по парадным и подворотням не пьют, а кафешки в это время не работают. Остается одно место, где русский человек может спокойно налить себе стакан вина и выпить за тех, кому не довелось увидеть сегодняшний позор.
– Ну что ж, приятно было познакомиться, пора и обратно, на Пряжку. Там спокойнее.
– Сказать по правде, ты прав. Мне и самому иногда хочется куда-нибудь упрятаться, хоть в психушку. Если откровенно, то время сейчас поганое. Не зря тебе девятнадцатый век мерещится. Там, поди, рай, а здесь одна хрень. Ну ладно, Миха, бывай.
– Между прочим, меня и впрямь зовут Михаил.
– Ну вот, я ж говорил – Боярский, а ты мне про Пряжку заливаешь. Ну что я вам говорил? – обратился первый знакомый к своим друзьям. – Вот так вот мы запросто пообщались с хорошим человеком. Со знаменитостью! За это надо выпить.
Остатки вина были разлиты с удивительной точностью в единственный граненый стакан и последовательно выпиты «типичными представителями нового общества». Выпивая свою порцию вина, каждый из новых знакомых Михаила крякал и отображал на лице блаженство и умиротворение. Наконец первый знакомый продолжил:
– Ну ты, Михаил, и приколист! Лихо нас на Пряжке раскрутил! А я уж было совсем поверил. По-вел-ся. Уважаю! Вот она, милостивые государи, волшебная сила искусства, как говорил о ней наш глубокоуважаемый товарищ Са…ах, какой человек Аркадий Райкин.
С этими словами он протянул Михаилу свою руку, и тот ее крепко, по-мужски пожал.
– Знаменитость – и мужик что надо, – вставил свое толстяк и тоже протянул Михаилу руку. Он пожал и ее.
– Уважаем, – сказал майор.
Пришлось обменяться рукопожатием и с ним.
– Если что, знай, Васька за тебя. Меня, кстати, тоже Василием величают, – представился первый знакомый. – И кончай с этой ботвой – «любезный», «уважаемый», будь проще, у нас это любят. А будешь умничать, так всю жизнь и просидишь, на Пряжку застегнутый. Да, и не болтай лишнего, то, что можно на кладбище, в жизни запрещено.
Вот так они и расстались. Спасибо Василию и его друзьям – с их помощью Михаил хоть что-то узнал, что-то понял и хоть что-то усвоил. Как сильно все изменилось, вот только психиатрическая больница Николая Чудотворца как была на Пряжке, так там и осталась. Ах да, Смоленское кладбище тоже сохранилось на прежнем месте и с тем же назначением.
Глава 2. И все же живой человек выглядит много лучше, чем его изображение на могильном камне
Михаил вышел на Малый проспект и остолбенел. Сказать по правде, некогда глухой уголок Санкт-Петербурга сейчас изрядно поменял свой облик. Но не это его поразило. В прошлом году в Париже Михаил имел счастливый случай попасть на завод «Пежо», куда его пригласил инженер Луи Ригуло. Он показал российскому гостю то, что во Франции уже привычно называли «автомобиль», и гость был очарован. Но то, что Михаил увидел, выйдя с кладбища, не вписывалось ни в какие масштабы его воображения. Один за другим проносились мимо него фантастические аппараты. Это уже не были безлошадные кареты с велосипедным рулем. Это были стремительно летящие обтекаемые капсулы. Машины неслись навстречу друг другу с огромной скоростью, которая была гораздо выше тех 30 километров в час, которыми так гордился Луи Ригуло. При этом они виртуозно разъезжались, даже не притормаживая. Изящные автомобили ехали практически бесшумно. Изобилие моделей с русскими наименованиями говорило о том, что Россия всегда была и остается величайшей державой во всех отношениях. Ни одной иномарки, какой патриотизм! Это ему понравилось. Даже немного полегчало, и на душе стало светлее. Приближаясь к Неве, он начал узнавать некоторые дома. Вот здесь, на 16-й линии, еще вчера, в девятнадцатом веке, жил его приятель. А вон там, за углом, на пустыре, третью зиму подряд устраивали огромный каток и ледяную горку из снега. Зимой дворники привозили сюда снег на санях и заливали его водой. По выходным здесь отдыхал и веселился питерский люд.
Машин стало меньше, и Михаил решил перейти проспект. Дойдя до середины, он увидел, как на него с огромной скоростью мчится белый автомобиль. Мозг незамедлительно отреагировал и приказал отскочить в сторону, иначе, понял Михаил, он никогда не узнает, что случилось 21 августа 1991 года. И, о боже, он вдруг увидел за рулем этого сказочного аппарата ту самую девушку, лицо которой было запечатлено на надгробном камне.
Он все вспомнил. Время словно нажало на тормоза, и в недолгом процессе его замедления Михаил отчетливо увидел три минувших события, те последние мгновения, которые отделили вчера от сегодня. Вот он увидел надгробье с поразившей его датой и портретом сказочно красивой девушки. Затем он вскинул голову вверх, удивленный тем, что на безоблачном небе вдруг появились огромные свинцовые тучи. Они быстро сгущались над его головой, закрывая собой и солнце, и свет, и все небесное пространство. И наконец, третье событие – он увидел вспышку, голубое свечение над надгробьем, шаровую молнию, ее стремительное приближение, удар. И все…
– Так вот как я здесь очутился, – беззвучно прошептали его губы. – Молния, удар – и ста лет как не бывало.
Михаил сразу же отметил один неоспоримый факт: изображение на надгробье было чарующим, но его живой оригинал был ни с чем не сравним, а взгляд огромных глаз девушки оказался просто гипнотизирующим. Михаил не мог отойти в сторону. Он стоял и умильно смотрел своей очаровательной смерти в лицо. Время сняло ногу с тормозов. Раздался скрежет от трения резины об асфальт, машина вильнула вправо и, слегка коснувшись своим крылом его ноги, остановилась. Не в пример времени, девушке удалось справиться с тормозами.
Все самые искренние и ошеломляющие чувства были написаны на лице Михаила. Он был парализован. Он стоял и смотрел широко открытыми глазами на то, чего не могло быть.
В тот же миг из автомобиля выскочила разъяренная девушка. Она уже открыла было рот, чтобы выплеснуть свое негодование в лицо олуха, растяпы, недотепы, обалдуя, придурка, из-за которого перепугалась до смерти, но, увидев огромные удивленные глаза и побелевшее лицо Михаила, сказала явно не то, что хотела произнести секунду назад. Она увидела человека, который был не просто напуган – он был охвачен ужасом. К тому же он был удивлен, потрясен и ошарашен одновременно. Молодой человек стоял и смотрел на нее во все глаза, как на некое чудо, и кроме тогоон был красив и явно ею очарован. Такой восторженно-идиотский взгляд ни с чем не спутаешь.
– Вы ненормальный? Вы псих?
Она сверкнула глазами, несколько раз с возмущением вместо подходящих слов с шумом выпустила изо рта воздух и наконец в завершение всего сердито топнула ножкой по асфальту.
– Я псих, простите меня, – тихо произнес Михаил, продолжая любоваться девушкой.
– Вы что, из космоса прилетели? Черт знает что! Вы напугали меня!
– Я виноват, простите меня.
– Зачем вы остановились? Машин, что ли, никогда не видели?
– Один раз видел, во Франции. Три машины, – еле двигая языком, промямлил Михаил, – но они не такие красивые, как у вас.