Человек из-за Полярного круга

Кокоулин Леонид Леонтьевич

— Да я не к тому. Вот если бы какой обрывок веревки принесла.

— Притащу, где-то, кажись, валялись концы, поищу.

— Поищи, поищи. — Андриан занес скамеечку в дом и направился топить баню.

К обеду банька была готова. Он ее «укутал», выгреб головешки, дал устояться жару и поковылял к дому.

Нюшка принесла чистое белье, гимнастерку. Андриан попросил ее достать с чердака веничек. У баньки уловил парной дух, и тело сразу запросило раздолья. Разделся он, приготовил воды, запарил веничек и тогда — на полок. Плеснул на раскаленные камни кипятку, они разом вспыхнули,

отозвались синевой. Ничего! Кости млеют, каждая жилочка играет. Андриан только постанывает. Не зря говорят, что день в бане — день, приобретенный для жизни. После баньки, передохнув, Андриан стал укладывать возок: картошку, соль, табак, стираную матрасовку, корзину, ушат под грибы…

В это время за воротами остановился ходок и послышался голос Серафимы.

— Как говорят, не идет Магомет к горе, идет гора к Магомету. Слыхала, покос осваиваешь?

Андриан посмотрел на председательшу. Крупная, в цветастой кофте, в юбке из грубого сукна, в сапогах.

— Как травостой-то, спрашиваю?

— Помаленьку сбиваю кочки.

— Помощник? — Серафима кивнула на быка.

— Помощник.

— Ничего, справный.

— Собрались на озера, гребь у меня там, — Андриан посмотрел на небо, как будто была там гребь.

Но Серафима поняла.

— Дождя вроде не сулили. Погоди-ка, — председательша вышла за ворота и вернулась с ковригой хлеба и литровой бутылью дегтя. Бутыль он взял.

— А хлеб не надо. У меня рыба…

— Бери, бери, Андриан, а то, что карася в сельпо сдал, это хорошо. Какой-никакой приправок. Скоро уборочная, поддержать людей надо.

— Надо, надо, — согласился Андриан, — добуду, еще привезу. — А на уборочную, на нас с Кехой, Серафима, можешь рассчитывать, подсобим.

— Спасибо, Андриан, спасибо. Ну, я побегу, и ты заходи, не чурайся.

— Зайду.

— Да, чуть не забыла, — Серафима сунула Андриану сверток. Андриан развернул сверток, в нем накомарник: цветастый конус ситца с окошечком из тюля.

Из калитки выглянула тетка Марья.

— Вижу, председательша, и к тебе со всех ног и прибежала, — затараторила тетка Марья. Подошла и сунула руку в ушат на возу.

— Чо это? — Андриан развернул капустный лист: желтый, как цыпленок, кусочек свежего масла.

— Ну зачем, тетка Марья, от ребятишек отрываешь? Не возьму.

— Что это еще не возьму — и не вздумай. Ведь от сердца, Андриан, обижаешь.

— Ух эти мне сердца, а веревку не принесла.

— Оюшеньки, совсем выжилась, — всплеснув руками, тетка Марья затрусила к калитке.

Андриан раскроил ножом на две части ковригу. Краюшку сунул в кадушку, от нее же еще отрезал клинышек, присолил покруче и угостил Кешку. Кешка, исходя слюной, жевал пахучий ржаной хлеб, а Андриан поддерживал крошки ладонью.

— Сладко? — у Андриана навернулась тоже слюна, но к хлебу он не притронулся. — Надо впрягаться, братуха, вишь, солнце-то куда клонит.

Андриан хотел на Кешку надеть узду, да раздумал, пусть так.

Тетка Марья принесла веревку. Андриан ухомутал возок. Подал тетке Марье полковриги и вывел за ворота быка. Отстучали колеса по накату через овражек, и дорога сразу втянулась в лес, пошла в гору. Звенел паут.

Кешка, помахивал

хвостом, легко тащил тележку. Андриан обернул мешком ведро, чтобы не брякало, поудобнее уселся, тихонько стал напевать. В лесу пахло прелью, грибами, медом и было прохладнее. Те грибы, что попадались в прошлый раз, вымахали и сникли, кое-где только чернели ножки. А тут же рядом топорщился молодняк. Андриан приметил, где грибов погуще, и остановил Кешку. Грузди он уложил в ушат, подберезовики в корзину и к шалашу подъехал в глубоких сумерках. Отпустил Кешку, попил чаю.

Теперь он нажимал на ловлю рыбы. Так прошла еще неделя. А в первый же день уборки Андриан впряг Кешку и явился к правлению колхоза.

Иван Артемьевич обрадовался Андриану и определил его водовозом. Теперь Андриан мотался с Кешкой по полям и бригадам, развозил на двуколке в железной бочке воду. И распрягал быка, когда уже в избах светились окна. Поначалу Кешка никак не хотел заходить с бочкой в речку, бил ногами оглобли. Андриан, придерживаясь крючком, торопился наполнить бочку. Но как-то Кешка зашел поглубже и понял, что паут в воде не достает его. Тогда Кешку из воды нельзя было вызволить. Андриан сердился, стучал ведром о бочку. Кешка только ушами водил. Андриан заходил с другого боку.

— Ну, милый, трогай, ну-у, пошли, — уговор помогал.

Кешка напружинивался, вытаскивал на берег тележку. Колеса прыгали на камнях, из бочки сквозь мешковину фыркала вода. На берегу бык получал кусочек соленого хлеба или картошки. Андриан пристраивался и шагал за бочкой в облачке пыли, набивая в кровь культи. Но однажды, когда Андриан наполнял бочку, Кешка попятился в реку. Бочка всплыла и потянула за собой быка. Кешку разворачивало на плаву. Андриан перемахнул через бочку, ухватился рукой за оглоблю и прыгнул в воду. Помогая Кешке выбраться на берег, первый раз шлепнул его по спине. Бык заработал ногами и, когда достал дно, вынес бочку вместе с Андрианом, дико поводя глазами и вздувая и опуская бока. Остановился.

— Эх ты, Кеха, Кеха, надо же, едрена корень. Ну да ладно. Чего не бывает.

Распряг Кешку. Снял с себя мокрое, раскидал на траву.

За эти недели работы у Кешки ввалились бока, шея вытянулась.

Теперь они с Кешкой не разлучались. Где-нибудь в поле или на обочине дороги Андриан выбирал для него послаще траву. Сам садился тут же под березой, съедал свой обед и никогда не забывал поделиться с Кешкой.

Осенью, когда управились с полевыми работами и со своими огородами, Андриан попросил Ивана Артемьевича подсобить срубить для Кешки стайку. Когда клали матку, выпили по стопке первача. Закусили крепким груздем и, повеселев, долго хвалили Кешку.

Андриан в приливе чувств даже сказал;

— Я уже и не знаю, как бы я без него, в самом деле, Иван Артемьевич, не знаю…

Иван Артемьевич соглашался и заверял Андриана, что, как только колхоз встанет на ноги основательно, выделят ему, Андриану, жеребушку, а если захочет и коня, пожалуйста.

— Нет. Ни на какие деньги я Кеху ни на кого не променяю. Мы с ним одной веревочкой связаны, мы с ним побратимы, Иван Артемьевич. Мне лучшего никого и не надо. Зачем мне конь или кто другой. Не-е…