Человек, который был дьяконом
Шрифт:
Протоиерей буркнул что-то нечленораздельное, но одобрительное, и только уже собирался спросить молодого дьякона, где тот служит (на что Артур готов был честно произнести название своего центра и пронаблюдать, чем кончится этот конфуз), как секретарь приходского совета, некая Валентина Ивановна, возникла со стороны и прервала знакомство вопросом:
– Батюшка, протокол писать?
V
Протокол, конечно, полагалось писать. Члены совета и гости расселись кто куда: на диван, в кресла, на принесённые из кухни стулья и табуреты. (По уставу заседания совета были открыты для всех прихожан собора, которые получали совещательный голос, да и то, для одних членов совета людей в комнате было многовато.) Заседание, в лучших традициях советских заседаний с подсчётом кворума, оглашением повестки и прочим, началось и потекло своим чередом.
Первым
Добрались наконец с грехом пополам и до третьего вопроса в повестке дня. Отец Александр, председатель совета, в двух словах рассказал о семинаре православной молодёжи, к участию в котором допускались победители конкурса сочинений, сдержанно поздравил отца дьякона с высоким баллом и предложил принять решение о рекомендации соборного клирика к участию в благом начинании, не откладывая дело в долгий ящик.
– Нет, так нельзя, - возразила Валентина Ивановна, которая в советские годы активно потруждалась в месткоме.
– То есть 'рекомендовать', конечно, но Григорий, э-э-э... Сергеевич должен вначале выступить, рассказать нам, за что мы его рекомендуем.
Дьякон кашлянул от неожиданности.
– Что я должен рассказать?
– хрипловато спросил он.
– Ну как же!
– не сдавалась секретарь совета.
– Вот, о теме Вашей работы, какие Вы в ней ценности и мысли защищали, отец Григорий. Тема-то какая была?
– 'Православие и иноверие', - подсказал Артур с места.
– Ну, и чудесно!
– обрадовалась женщина.
– Так что же Вы думаете про иные веры, отец дьякон?
Боязливо она покосилась на протоиерея: не лишку ли хватила? Тому достаточно было бы нахмуриться, и, конечно, тогда решение легло бы в протокол без всяких вопросов. Но отец Александр, почти засыпающий, утомлённо кивнул: давайте, мол, попытайте паренька, вреда не будет.
Григорий, неуверенно встав с места, заговорил. Он не был готов выступать, да и вообще не отличался красноречием. Кроме прочего, его этот битый час, пока тянулось обсуждение двух первых вопросов, терзала мысль: как же, как он сумел проморгать? Артур, этот душа-человек, этот ласково-ироничный скептик, этот почти тщедушный интеллектуал - оказывается клирик, тоже! И преуспел в своей духовной карьере, в своём тёмном язычестве не меньше его, Гришиного, ведь он-то, Гриша, перед отцом настоятелем по струнке вытягивается каждую неделю, а этот своё духовное начальство по целому году не видит и служит у себя в 'приходе' в одиночку, наподобие целого иерея! Где же справедливость на свете? Впрочем, утешал себя дьякон, лучше быть вторым в городе, чем первым на деревне, и особенно на деревне невежественного восточного многобожия. Или по-другому звучала эта поговорка про деревню и город?
Многобожие-то оно многобожием, но прошли всё-таки времена, когда иноверцев крестили нехристями без всякого разбору. В XXI веке, когда вот даже Святейший Патриарх с разными муллами за руку здоровается и в президентских советах бок о бок с ними восседает, так делать неполитично. Держа это в уме, Гриша произнёс следующую скомканную речь:
– Иноверие - это... то, к чему отношение церкви меняется, оттого что ведь и церковь - живой организм, она не стоит на месте. ('Нет, этого не надо, - тут же мелькнуло в уме.
– Тут и в ересь соловьёвства недолго впасть'.) Безусловно, если отбросить всякие кровавые культы, всякое постыдное язычество и идолопоклонство, с которыми православному человеку никогда не было и не может быть по пути, то в целом следует признать, что и другие традиционные религии, особенно перечисленные в нашем российском законе 'О свободе совести', - это наши, в общем, сёстры... Младшие сёстры, конечно. При этом никто из нас не закрывал и не будет закрывать глаза на наши догматические расхождения, на филиокве, например... ('Нет, этого не надо тоже', - с отчаянием сказал докладчик сам себе, оглядев слегка осоловевшие лица членов совета. Даже вот отец Никодим при слове 'филиокве' выставил на дьякона стеклянные глаза.) Но в целом, как бы странно это ни прозвучало, с иными верами нам договориться и понять нам друг друга даже проще, чем наших, м-м-м, заблудших братьев, хотя бы потому, что ни на какого Христа иноверцы не претендуют, на наше влияние в традиционных наших регионах не покушаются, и делить нам с ними, собственно, нечего. Вот... как-то так.
Проговорив всё это, Гриша сел. Речь на членов совета произвела, похоже, лёгкое разочарование своей беззубостью: несколько человек обменялись вопросительными взглядами. Валентина Ивановна откашлялась: она не знала, что сказать. Разумеется, не нужно было ничего придумывать: нужно было просто встать на рельсы бюрократических формул вроде 'Возражения?', 'Вношу предложение...', 'Ставлю на голосование...' и пр. Катясь по этим рельсам, заседание наверняка успешно приехало бы к правильной записи в протоколе и окончилось бы за исчерпанностью повестки дня.
– Возражения и добавления?
– спросила секретарь бесцветным голосом.
– У меня есть возражение и добавления, - вдруг произнёс Артур со своего места.
Отец Никодим, склонившись к уху секретаря, пояснил, что молодой человек - тоже, кажется, дьякон, правда, пришлый, из другого храма. Духовенства Валентина Ивановна трепетала и, конечно, произнесла:
– Отец... э-э-э, дьякон, пожалуйста, Вам слово.
Артур вышел к столу, стоящему в середине комнаты, и встал так, чтобы видеть большинство присутствующих, слегка опираясь на столешницу. Он сам не понимал, какое озорство, какой шалый стих на него нашёл. Нет, мысль о том, что он может повредить приятелю, ему и в голову не приходила: просто новая роль православного клирика, за которого его здесь по недоразумению приняли, так его позабавила, что он захотел немедленно в этой роли утвердиться, а заодно лишний раз поупражняться в двух искусствах, актёрском и ораторском.
– Григорий Сергеевич утверждает, что иные веры - наши сёстры, пусть даже младшие, - начал он своим обычным тоном, мягким, но уверенным.
– Даже заметив и оценив эту его оговорку про наше старшинство, я - простите меня!
– не готов с ним согласиться. Григорий Сергеевич, вероятно, прав с точки зрения закона, он бесспорно прав с точки зрения закона, но ведь закон этот был принят светской властью! Признавая важность светской власти, смиренно склоняя перед ней голову, спросим себя: неужели даже здесь, на заседании приходского совета православного собора, мы обязаны светские власти посаждать себе на макушку? ('Посаждать на макушку', например, 'посаждать на макушку учителя' - это чисто буддийское выражение, но из присутствующих этого никто, кроме докладчика, не знал, и так Артур благополучно перескочил опасный камень, на котором мог споткнуться.) Если здесь мы не можем сказать правды, то где же нам говорить правду? Наши заблудшие братья, например, всяческие баптисты, лютеране и прочие, говорит отец дьякон, от нас более далеки, чем иноверцы. Я придерживаюсь полностью иного мнения и считаю, что человек, даже порочный и даже преступный, для своего брата человека окажется более близким созданием, чем белый медведь, серый волк или полярная сова! (Члены совета весело переглядывались: им нравился этот молодой напор, и слова эти тоже нравились.) На наше влияние в традиционных регионах иноверцы не претендуют, говорит мой друг - а знает ли он, сколько в одном нашем городе разнообразных клубов йоги, обществ восточной мудрости, буддийских центров и прочих непонятных кружков, которых одна только вежливость мешает мне назвать так, как их должен называть христианин? На Христа они не покушаются, сказали нам, - а я процитирую Кешаб Чандер Сена, индусского проповедника, который ещё в позапрошлом веке заявлял, что мудрость буддистов и мужество магометан идёт от Христа! От Христа - как вам понравится это? Помяните моё слово: скоро все эти иноверцы скажут в полный голос, что мы, православные, Христа - узурпировали, что Он нам монопольно не принадлежит, что они лучше нашего знают, как с Христом и Его наследием разобраться. Этого ли мы желаем? Дверь этому ли мы открываем своей беспечностью и благодушием? Моё мнение полностью противоположно и таково: отношение православного человека к иноверцам должно быть - бескомпромиссным. В бескомпромиссности - алмаз нашей веры! В защите веры - истина! В готовности умереть за истину - величие! Я закончил.
Артур коротко поклонился и, пряча улыбку, услышал, как все собравшиеся наградили его аплодисментами. Григорий смотрел на своего приятеля широко распахнутыми глазами, соображая, не заболел ли тот часом.
– А Вы, молодой человек, участвовали в конкурсе тоже?
– вдруг произнёс старческим голосом отец Никодим.
– Да, - ответил Артур со скромным достоинством.
– Я писал сочинение на ту же тему.
– И сколько же баллов заработали?
– не унимался второй соборный иерей.
– Девяносто один, - сообщил инструктор медитации буддийского центра, не покривив душой.
В комнате началось перешёптывание, переглядывание, сдержанное бормотание - ещё нельзя было назвать это полноценным ропотом, но вдруг Валентина Ивановна поймала общую мысль, сгустила и облекла её в слова, обратившись к настоятелю собора своим пронзительным голосом с вопросом:
– Отец Александр! Мы разве обязаны давать рекомендацию только одному человеку?
Отец Александр развёл руками.