Человек, который перебегал улицу
Шрифт:
Артур был прав с самого начала — на фотографии я вижу действительно молодую женщину со скуластым монгольским лицом, большими, чуть раскосыми глазами и чувственными губами.
Лестница в доме, где живет мать Кристины Томниеце, очень узкая, хотя квартира безупречна. По поведению матери видно, что милиция ей больше не нужна.
— Вы всегда приходите незваными? — она сердита. Может, дочь написала все, что думает о своей матери, и это было не очень лестно? Или, может, дочь написала, что находится там, где мать меньше всего хотела бы ее видеть?
— Покажите,
Мать приносит целый альбом, и я имею возможность полюбоваться Кристиной с раннего детства до цветущей молодости. Нет, не ее я ищу: у нее узкое личико.
Чувствую, что мать хочет меня о чем-то спросить, но не решается.
Следующий адрес — жена уже нашлась. Нарочно уехала к дальней родственнице, чтобы муж побегал, разыскивая.
Еще один адрес. Разглядывают фотографии — я показываю ее вместе с портретами других женщин, чтобы исключить ошибку, — нет, это не она.
Еще адрес.
Еще.
И конечная цель моего пути — гостиница «Рига», где живет Мумин Бейвандов. Оказывается, он не кавказец, а таджик. Ему лет тридцать. Меня удивляет его поведение — то кажется, что он вышел из хрустального дворца с короной на голове, то наоборот — выполз из пещеры, кутаясь в невыделанную шкуру.
Как и полагается настоящему выходцу из Средней Азии, он беспрерывно пьет зеленый чай.
— Это у вас невеста пропала?
— Во, во! У мэна! Нашли?
— Еще нет.
— Ах, беда! Такой нэвеста! Такой нэвеста! Садысь, натшалник, пей тшай! Я здэсь год буду жит, всю жизнь буду жит, а она найду! Сама высокий, волосы шорный. Сама как мимоза. Ты болшой натшалник, а, натшалник? Ты же можешь узнават, уехал она из Рига в другой город или нэт. Когда билэт продают самолет, фамилии по паспорту пишут? Лакомова Тамара Викторовна. Ты болшой натшалник, тэбе в аэропорт дадут спысок смотрэт. Ящик коньяк дам! Не хочешь натура, дэньги дам! Тэбе это такой ерунда — смотреть спысык.
— Постоянное место жительства Лакомовой?
— Не знаю, натшалник! Зачем адрес? Отвезу к сибе жит. На Памир. Она в Крым жил, в Ялта… На троллейбус надо ехат, потом пешком налэво в гора.
— Может, какая-нибудь из этих? — я кладу рядом с цветастым чайником набор своих фотографий.
Бейвандов смотрит долго.
— Есть?
— Нет, — мотает головой Бейвандов. — Но эти тоже красивый.
Докладную о проделанной работе я пишу дома, потому что Шеф не терпит, когда работают после пяти. Он считает, что пользы от работника, который не торчит сверхурочно, намного больше: сверхурочник на следующее утро не работник. По существу Шеф прав. При одном условии — нас надо выключать, как электроутюги или плитки. В противном случае гнать нас домой не имеет смысла, так как, получив задание, мы как бы выключаемся и остаемся под напряжением, где бы ни находились. Но сегодня мне меньше всего хочется дразнить Шефа, потому что в докладной о проделанной работе я могу блеснуть разве что прекрасным литературным стилем. Вот и вся ценность.
Обнаруживаю, что я не записал
— Он уже уехал.
— Куда?
— Не знаю… Наверное, к себе домой… В Таджикистан или еще куда…
— Невеста нашлась?
— По-моему, нет.
— И давно он уехал?
— Часа два назад. Сначала полетит в Москву, а потом дальше, потому что на прямой самолет нельзя было достать билет.
Я раздумываю. Почему великая любовь Бейвандова испарилась со скоростью эфира? Сообразил, что в таком большом городе искать бесполезно? Понял, что невеста не вернется к нему? Быть может, получил известие, что она уже дома, в Ялте?
Я еще не закончил докладную, когда позвонила Гита.
— Юрис? — Интонация безличная.
— Привет!
— Юрис, у меня к тебе большая просьба.
— Постараюсь ее исполнить.
Мы оба вежливы и сдержанны.
— Ты даже не спросил, что за просьба, а уже обещаешь выполнить?
— Ты не способна на подлости.
— А вдруг я изменилась, мы так давно не виделись.
— Двести двадцать четыре дня.
— Ты считаешь дни?
Как тепло это прозвучало, а я, как всегда в такие моменты, оказываюсь недотепой, и тепло мгновенно исчезает. Одновременно с моим ответом.
— Я сказал наугад.
— Ах так… Мне надо взять у тебя книгу. Помнишь, я ее привезла из Кишинева. О лекарственных растениях. В серой матерчатой обложке. Когда укладывалась, забыла.
Тогда весь пол был завален книгами, я помогал Гите их упаковывать и сносить вниз, к грузовику, который нанял Гитин отец на своей работе. Родители Гиты, наконец, добились, чего хотели. Я для их дочери был неподходящей парой, они найдут подходящего.
Я тогда нарочно упрямился. У Гиты иногда вздрагивали губы. Ее мать расхаживала по квартире, распахивала дверцы шкафов и совала повсюду нос.
Находя что-нибудь подходящее, она восклицала: «Это тоже наше!» — и приказывала мужу тащить вниз к машине, однако я подозревал, что она тут шныряла не только из-за вещей. Она боялась, что у одного из нас истощится гордое упрямство, и тогда снова придется таскать вещи, но уже вверх по лестнице. Но упрямства у нас хватило, как хватило его на суде и до него.
— Мне кажется, что книга стоит на верхней полке в заднем ряду.
Я обшарил всю книжную полку, но ничего не нашел.
— Там нет ни одной серой книги.
— Может, она коричневая. Знаешь, мне она очень нужна!
Гита по специальности фармацевт, и ей эта книга о ромашках, наверно, действительно очень нужна. Я шарю снова. И опять напрасно.
— Честное слово, не могу найти.
— У тебя на этой полке нет порядка!
— Конечно, нет.
— Найди молодую красивую хозяйку.
— Два раза в одну яму не падают.
— Разве ты еще не успел влюбиться?
— Успел. Хочешь знать сколько раз?
— Нет.
— Как ты думаешь, кто из нас сейчас больше упрямится — ты или я?