Человек на минбаре. Образ мусульманского лидера в татарской и турецкой литературах (конец ХIХ – первая треть ХХ в.)

Сибгатуллина Альфина

Вакиф Джалял (1887–1921) – поэт средней руки, довольно активно публиковавшийся в татарской прессе начала ХХ в. Выбранные им эпитеты и метафоры такие же «среднестатистические», т. е. часто встречающиеся в стихах по этому поводу и у других авторов. Типична и используемая в подобных произведениях лексика: праздник престола, праздник (туй) Родины, дружба народов и всеобщее благоденствие, царящее в России, благодарность за это в адрес Государя-императора и т. д. [67] . Тема развертывается по принципу эмоциональной градации, когда каждый пассаж усиливается повтором в той же высокой тональности восхищения.

67

К примеру, см. стихотворение: Юбилей мнсбте ил// ж. Акмулла. 1913, № 23. С. 1.

Были и такие факты: во время опроса населения с целью выяснить отношения татарских читателей к русской литературе, некий пермский купец писал буквально следующее: «Лучшее литературное произведение – это “Боже, царя храни!”. Оно должно вдохнуть в нас дух патриотизма и благоволения перед сановниками» [68] .

То есть существовала и такая «ультра»-монархическая прослойка в татарском обществе.

Однако татары не были и не могли быть придворными поэтами. Народ, до середины XVI века имевший собственную государственность, опиравшуюся на многовековые политические, экономические и культурные традиции, правящую династию и общественную элиту, с момента включения в 1552 г. Казанского ханства в состав Русского государства стал на своей территории подавляемым этносом. Из памяти народа постепенно стирались средневековая утопия об идеальном правителе и модель идеального государства, которые зиждились на понимании справедливости, на одинаковом отношении властителя и к знатным, и к простым людям, основанном на логике: «волк с овцой ходят на водопой одной тропой». Данная утопия нашла отражение еще в произведениях «Кутадгу билиг» («Наука о счастье») Йусуфа Хас Хаджиба Баласагуни, «Кыйсса-и Йусуф» («Сказание о Йусуфе») поэта Волжской Булгарии Кул Али, поэта Казанского ханства Мухаммадьяра и др. [69] . (Если обратиться к истории, то можно констатировать: восхваление правителя – устойчивая традиция в средневековых литературах мусульманского Востока, в орбите которых находилась и тюрко-татарская литература. Достаточно назвать выдающийся памятник персидской литературы «Шахнаме» («Книгу царей») великого Фирдоуси).

68

Амирханов Р. Татарская дореволюционная пресса в контексте «Восток – Запад». С. 110.

69

См.: Миннегулов Х. Проблемы властелина и государственности в литературе Золотой Орды //Золотоордынское обозрение. 2016 № 1. С. 158–181.

В многонациональной Российской империи, где этническая и конфессиональная разнородность национального состава «преодолевалась» путем христианизации и русификации, татары-мусульмане определенно получили статус «инородцев». Они стали подданными совершенно чужого и далекого Рус патшасы – Государя, который, будучи главой светской власти, одновременно являлся и фактическим главой церкви. Откровенное нарушение прав мусульман, нагнетание антиисламских настроений не могли не вызывать социальной напряженности в Волго-Уральском регионе, рост недовольства и активное сопротивление со стороны мусульман, готовое перерасти в открытое вооруженное выступление. Первым таким крупным движением стало татаро-башкирское восстание под руководством муллы Батырши (Габдуллы Галиева), вспыхнувшее в Приуралье в 1755 г. После подавления восстания и пленения Батырши он с горечью писал императрице Елизавете Петровне: «Если падишах не одинаково обращает взор милости на своих рабов, если он, презрительно относясь к своим подданным, потому что последние не стоят с ним в одной вере, чинит притеснения их вере и мирским делам, то любой, хоть мало разумеющий, поймет, каковы могут быть (тут) последствия» [70] .

70

По кн.: Исхаков Р. Миссионерство и мусульмане Волго-Камья (последняя треть XVIII – начало ХХ в.). Казань, 2011. С. 25.

С того момента, как Батырша призывал императрицу к справедливому правлению и был казнен за это, до юбилея Дома Романовых, когда татарские авторы уже писали верноподданнические вирши царю, прошло всего-то чуть более полутора веков, а тон и настроение этих памятников поменялись на прямо противоположные.

Попробуем ответить на вопросы: насколько были искренни те поэты, которые с воодушевлением воспевали в 1913 г. «праздник Отчизны»? Почему эти стихи, если даже были написаны такими известными в то время поэтами, как Вакиф Джалял, серьезно не воспринимались татарскими литературоведами, тогда как стихотворение Г. Тукая «Великий юбилей и связанные с ним чаяния народа» не было удостоено внимания? В ком: в русском царе или в османском султане-халифе – искали и находили защиту татары, составляющие чуть ли не самую активную и передовую часть мусульманского сообщества Российской империи того времени? В поисках ответов на эти вопросы невозможно обойтись без историко-политических экскурсов, в связи с чем существует опасность отойти от литературоведческого анализа и удариться в публицистические дебаты. Поэтому, выделяя лишь поэтические произведения, мы сознательно оставляем за рамками нашего исследования все статьи и заметки, опубликованные в татарских газетах и журналах по случаю юбилея Романовых, в которых поднимались социально-политические и национальные проблемы.

Доказательством того, что татары уже к началу XIX века воспринимали себя настоящими гражданами, подданными Российского государства, может служить следующий факт. Татарский поэт Абельманиха Каргалы (1782 – после 1833), пребывавший в составе бухарского посольства в Османской империи в стихотворении «Саяхатнаме» («Путевые записки») представляет себя читателю как подданный Московского государства:

Шре Каргалы – фкыйрь(н)е млиди,ммте – хмд, ргыяте – Мскви.(Место рождения – Саидов Посад, община —пророка Мухаммада, гражданство – Москва).

Подобные «анкетно-паспортные данные» можно встретить и в татарской паломнической литературе – хаджнаме, которые свидетельствуют о том, что с начала XIX в. российские мусульмане активно стали выезжать за границу с целью поклонения религиозным святыням, т. е. совершать хадж. В то же время нельзя сказать, что только те татары, которые в торговых, служебных, религиозных или просветительских целях находились за пределами Российской империи, вынуждены были признавать официальный факт российского подданства. Политика правительства по отношению к инородцам за этот период действительно существенно изменилась: был принят Указ о свободе совести 1773 года, было создано Духовное управление мусульман, произведены экономические реформы и т. д. Основная часть мусульман постепенно осознала тот факт, что времена Казанского, Астраханского, Крымского ханств больше не вернутся, поэтому, находясь в составе Российской империи, мусульмане должны интегрироваться в русское общество и жить по его законам. К тому же исламское учение позволяло это и даже к этому призывало: согласно ему, верующим следует подчиняться прежде всего Аллаху, после него – власть имущим. Считалось, что мусульманин, являющийся подданным немусульманского государства, такой же правоверный, как и тот, который является гражданином мусульманского государства.

Религиозно-суфийские мотивы покорности судьбе, мусульманское понятие сабр (терпение) в татарской литературе XVII–XIX вв. помогли населению выстоять трудные этапы христианизации и русификации. Даже в таких условиях не политическая, а религиозная тематика была преобладающей в письменной литературе (в отличие от устного народного творчества, где отдельные события тех суровых дней нашли отражение в баитах и других жанрах фольклора). Даже такие поэты XVIII века, как Габди и Габдессалям, осуждавшие выносимые властями суровые приговоры участникам крестьянских восстаний под предводительством С. Разина и Е. Пугачева (они были подвергнуты жестоким наказаниям в виде сечения уха и вырывания ноздрей), писали в духе терпения, смирения, нежели призыва к неповиновению.

В условиях лишения политической свободы татары не впали в отчаяние и сумели переключить все свое внимание на культурные и просветительские сферы жизни. Ислам учил не вмешиваться в политику властей. Сохранились исторические свидетельства о том, как татары со словами «Иман, патша ва ватан очен!» («За веру, царя и отечество!») выступали на полях сражений за Россию и показали себя искренними верноподданными и патриотами. Несмотря на то, что государство относилось к ним как к «второсортной» части населения, татары в сложные периоды истории неизменно демонстрировали осознание своей принадлежности к гражданам России, принимали на себя ответственность за сохранение общего государства. В народных песнях чувствуется гордость за то, что сам царь высоко ценит мужество и храбрость татарских джигитов:

Мендек биек, й тауларгаАк киеклрне ауларга.Безне патша сайлап алдыКаршы килерг яуларга.(народная песня «Без барабыз, аскынды»)(Поднялись мы, эх, на высокие горы / чтобохотиться на белых зверей. Нас падишах отобрал /чтобы идти навстречу вражеской орде.)

Художественные образы русского царя и царствующих особ в тюрко-татарской литературе появляются в XVII–XVIII вв. Еще в начале XVII в. Кадир Галибек в своем «Джамиг аттаварих» («Сборник историй») в несвойственной летописному стилю экспрессивно-эмоциональной манере (возможно, по велению касимовского хана Ураз Мухаммада) восхваляет правление Бориса Годунова, который по-отечески, «орошая заботой, как благодатный дождь», служит народам своего государства. В первой половине XIX в. Гумар Мухаммад оглу написал поэму-оду «Путешествие принца Александра» («Сфрнами шазад Александр», 1837), посвященную визиту наследника российского престола в г. Оренбург в 1837 г.

Мухаммадсадыйк Иманкулый (1870–1932) посвятил целый поэтический сборник русским царям, куда включил элегию на смерть Александра III и оду Николаю II по случаю восхождения на престол [71] . Эта книга, опубликованная в 1901 г. в Казани, интересна тем, что содержит классические формы арабо-мусульманской поэзии: марсию и мадхию.

Отклик на смерть Александра III написан им по канонам восточного панегирика – рисы. Автор воспроизводит состояние всеобщего горя и печали, охватившее население страны в связи с кончиной «императора всех времен»: «ле Русий тмамы йлсн а фиган, Хсрт ил мл кздн йш улсун рван», «Йагни ул галинаб император заман, Тхет, таын калдырып гакыйбайа тслим итде ан». В соответствии с традицией жанра доминирует торжественно-панегирический тон и гиперболизация добродетелей ушедшего из жизни человека: редко найдется во вселенной такой милостивый шах, как он («Надир иде галм эчр бйл бер шфкатьле ша»); как защитник государства он привел страну в состояние благоденствия (Ммлктне шйл абад итде ул длт пена), народу дал спокойствие и устроил общественный порядок, убрав с его пути силы зла (Халка асаиш ктерде, кыйлды злем лен тна). По мнению автора, мусульмане особенно должны быть опечалены смертью, так как от данного «шаха» они получали разные блага (ле ислама бу эшдер миб а хзен алм, Чнки анлар ушбу шадан крделр дрл крам).

71

Касаиде лтыйф. Мрсийэ император малике Русий Александр с-салис в тнийэ император крм Николай с-сани ибн Александр. дам л-голм Мхммд Садыйк бине мелла ша хмд л-Иманколый л-Казанины асаре фем гаизан в нтии табг шагыйранлрендн бер мкавлтдер. Казан университеты табгхансе, 1901.