Человек на минбаре. Образ мусульманского лидера в татарской и турецкой литературах (конец ХIХ – первая треть ХХ в.)
Шрифт:
Далее поэт плавно переключается от марсии к мадхии, делает красивый переход от печали к радости: ушла луна (Александр III) – все загрустили, но вышло солнце (Николай II) – все обрадовались (Ма китте, йлдек а, шмс килде, йлдек гаян). Кульминацией оды являются слова: Шах – наш шах, султан – наш султан! (Ша – безне шаыбыз, солтан – безне солтаныбыз!). Две жанровые стратегии – марсии и мадхии – объединяют разнообразные художественно освоенные идеи и понятия в динамичную и гибкую систему нравственных оценок, выражаемых в основных лирических мотивах произведения.
Примечательно свободное употребление татарскими авторами различных «экзотичных» восточных титулов по отношению к русскому царю: персидских (шах, шахиншах, падишах), тюрко-монгольских (хан, хакан), тюркских (султан), арабских (малик). Использование в татарском языке наравне с европейским титулом император «азиатских»
72
В России имелась отдельная прослойка «служилых татар», которые являлись переводчиками (толмачами), писцами, послами в торгово-экономических связях империи с восточными странами. Известны случаи, когда славянские титулы «царь» и «князь», татарские писцы использовали в адрес турецкого султана: См.: Фаизов С.Ф. Статус царя в письмах переводчика османских падишахов Зульфикара-аги, адресованных царям Михаилу Федоровичу и Алексею Михайловичу. Режим доступа:rmforum/2/hist_faizov.htm? См. также: Зайцев И.В. Цари и падишахи // Родина. 2006. № 12. С. 56–57.
Все это показывает, что юбилейные панегирики 1913 г. были не первыми или случайными сочинениями о русских монархах. Основу социально-идеологической концепции этих произведений составляет имперская идентичность – принадлежность к державе. При этом отчетливо видно, что татары идентифицировали свою национальную принадлежность как религиозную – «мусульмане»:
Государство жило счастливо и мирно,Мусульмане наравне с русскими трудились во благо его,Достойно служили как мужи Родины.Никто не предавал Отчизну, не согрешил,Потому что ты посеял семена справедливости, шах!Таким образом, поэты ставят знак равенства между разными параметрами идентичности – этнической принадлежностью и религиозной: Мусульмане наравне с русскими трудились во благо Отчизны (Бар мселман, бер тигез руслар берлн бирде кчен). То обстоятельство, что различия между понятиями «национальная принадлежность» и «религиозная принадлежность» в сознании татар были стерты, а светский правитель выполнял одновременно и обязанности главы религиозной общины, поставило перед частью мусульманского населения сложный вопрос: кто же является для них истинным духовным лидером? Через многие произведения средневековой тюркской поэзии рефреном проходит мысль о том, что тот правитель, который воплощает в себе качества «тени Аллаха на земле», будет восприниматься подданными как идеальный.
Постепенно освобождаясь от средневековых утопий, российские мусульмане в исторических условиях XIX века оказались перед сложнейшим выбором: между царем-государем собственной родины и османским султаном, который с ХVI в. являлся могущественным мусульманским монархом и носил титул халифа – духовного главы всех правоверных. К тому же турки были кровными братьями для многочисленных тюркоязычных народов Российской империи. К жесткому, влекущему за собой драматические последствия выбору между одним из этих двух лидеров мусульман России толкали и политические катаклизмы того исторического периода: русско-турецкие войны, Крымская война, война на Балканах, Первая мировая и т. д., во время которых, с одной стороны, русский царь ждал преданности от своих граждан-мусульман, а с другой – султан-халиф объявлял «священную войну» против неверных.
На фоне этого политического и идеологического противостояния религиозно-политическая идеология «панисламизма», «пантюркизма», «панславизма» начала использоваться для возбуждения вражды между народами и религиозными общинами. Этим обусловлено то, что основная волна мухаджирства – массового переселения российских мусульман в Османскую Турцию – относится именно к концу ХIХ – нач. ХХ в. Как нельзя кстати прозвучали тогда стихи Тукая «Не уйдем!» в ответ на провокационные выступления правых депутатов в Думе и в реакционной печати с предложением татарам, недовольным русскими порядками, переехать в Турцию. Тукай, как и вся передовая татарская интеллигенция, знал и трезво оценивал ситуацию в Османской империи:
Кое-кто с кривой душою нам пустой дает совет:Уходите в край султана, здесь для вас свободы нет!Не уйдем! Горька отчизна, но в чужбину не уйдем!Вместо десяти шпионов там пятнадцать мы найдем!Что за разница, казаки ль там нагайкой бьют сплеча,Там казачье войско в фесках, но камча – везде камча!В этом стихотворении отразилась объективная оценка ситуации: несладко жить в России, но все же она, как-никак, отчизна, а Турция – вовсе чужбина, и там условия ничуть не лучше, чем в России, в этом на своем опыте убедились те, кто туда переселился: «камча – везде камча». Тукай был убежденным патриотом:
И бек максат безем: хр ммлкт – хр Русия!Тиз ген кузгалмыйбыз без, и груе ру сия!Ап-ачык бу бер аваптыр, сзд тгел, басмада:– Если лучше вам, Туда сами пожальте, господа!Прочь, твари низкие, не вам, не вам смутить мечты святые:К единой цели мы идем, свободной мы хотим России,Ответ наш ясный и простой запомнить просим навсегда:Вам лучше в Турции? Туда пожальте сами, господа!Стихотворение Г. Тукая написано в призывно-публицистической манере, характерной для ряда произведений поэта этого периода. Не принимая общественно-политическую ситуацию, которая сложилась и в России, и в Турции, Г. Тукай выступил как гражданский поэт яркого патриотического направления. В стихотворении прозвучал голос той интеллигенции, которая сделала главный выбор – осталась на родине вместе со своим народом.
В целом российские мусульмане хорошо понимали, что Османская империя на рубеже XIX–XX вв. переживала период упадка, вернее, свой финальный этап в истории, что выражалось не только в территориальных, но и моральных потерях, поэтому они не идеализировали ни султана, ни саму империю. Также нельзя сказать, что для данного периода характерна идеализация татарами русского царя, хотя монархические силы всячески стремились к этому. По официальной этике в дореволюционной России не ставились монументы живым императорам. Однако потрясшая Россию трагическая гибель императора Александра II дала повод устанавливать памятники, со стороны церкви была попытка трансформировать «образ царя-освободителя в образ царя-мученика, царя-реформатора, принявшего мученический венец» [73] . Реакция мусульман на это была неоднозначной. Например, когда городская дума Саратова начала строить памятник императору Александру II и выделила 100 тысяч рублей, местные мусульмане не поддержали это начинание, указывая на то, что народ не знает, что он голодает, а тут строятся стотысячные памятники [74] .
73
Коркина М.А. Юбилеи правления и реформ Александра II во второй половине XIX в.: версия власти. Режим доступа: http:// do.gendocs.ru/docs/index-361064.html
74
Патшага йкл салуга нразыйлык // Вакыт, 1907, № 171, 17 май.
Вернемся к юбилею 1913 года. Событию, имевшему особое значение в истории Российского государства, поддерживавшему государственную идеологию и проникнутому пафосом государственности. Те стихи, которые сегодня забыты, были пронизаны именно этим пафосом. Отталкиваясь от того, что правитель есть служитель государству, поэты акцентировали свое внимание на изображении добродетели, которая должна являться основой правления, ибо именно она делает правителя «любимцем народа». В этом тюрко-мусульманский образ идеального правителя схож с православным [75] . Вплоть до Февральской революции в татарском обществе жила вера в то, что «царь-то добрый, да худые бояре», царь дан от Бога, от Бога он справедлив, только вот не ведает, что творят бояре и князья. Сакрализация образа царя и связанная с этим наивная вера народа в него как в заступника, иллюзии, что именно он избавит от всех бед, как видим, в полной мере отразились и в произведениях Г. Тукая:
75
См.: Кауркин Р.В., Мартыненко А.В. Образ идеального правителя в христианской и мусульманской традиции Средних веков и начале Нового времени // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2012. Том 13. Вып. 2. С.16–23.