Человек напротив
Шрифт:
Убивайте меня, кроите на ветчину — не насиловал он и не резал никого. На пенсию меня, ради Христа.
До пенсии еще трубить и трубить…
Деньги-то где брать, если в отставку?
Опять домой не приду вовремя.
— Присаживайтесь, Андрей Андреевич, — напряженно и негромко сказал Листровой.
Широко расставляя ноги, будто в промежности у него болталось нечто размерами по крайней мере с чайник, подозреваемый подошел к стулу и осторожно, затрудненно сел напротив Листрового.
— Хотите закурить?
Симагин молчал.
Значит, в молчанку играть собрался. Ну-ну…
— Я
Симагин разлепил бурые ошметки губ. Корка на нижней губе сразу треснула, проступила кровь.
— Раз вы так говорите, значит, так и было, — не очень внятно, но, по крайней мере, явно стараясь, чтобы получилось внятно, произнес он.
Что-то этот ответ смутно напомнил Листровому. Он даже головой затряс — но не вытряс ничего, кроме дополнительного раздражения. Слишком глубоко утонуло то, что он тщился вспомнить, под ссохшейся слоенкой обыденных, деловитых, суетливых мыслей и впечатлений. Из институтского курса, нет? Какой-то знаменитый судебный прецедент… Вроде вот так же вот кто-то кого-то допрашивает, а тот тоже — либо молчит в тряпочку, либо: как ты сам сказал, так и есть… Нет, не вспомнить. Черт с ним.
— Откуда вы ей звонили, в таком случае?
Молчание.
— Не могли бы вы рассказать, что произошло вчера вечером на квартире, где вы были задержаны?
Подозреваемый молчал и смотрел щелками глаз Листровому прямо в глаза. Листровой попытался выдержать взгляд, но не смог.
— Так, — сказал он, старательно суровея голосом. — Когда вы в последний раз видели Валерия Вербицкого?
Симагин молчал.
Листровой вскинул глаза и тут же опустил, снова напоровшись на взгляд Симагина.
— Послушайте, — сдерживаясь, заговорил Листровой. — Я не уверен в вашей виновности, несмотря на очевидность многих улик. Но только вы можете прояснить ситуацию и мне помочь. В каких отношениях вы были с потерпевшей?
Симагин молчал. Листровой снова начал закипать всерьез.
— Откуда у вас этот бандитский нож? Кто его дал вам?
Молчание
— В котором часу, — вот уж неожиданно выскочил классический оборот, навеянный на Листрового женщиной Асей, — вы пришли к вашей ученице?
Симагин молчал. Увесистая капля крови скатилась наконец с его губы, прочертила подбородок и повисла, не в силах оторваться. Стала подсыхать. Симагин даже не пытался ее стереть.
— Она сама? — попытавшись разыграть лицом и голосом мужское понимание, спросил Листровой. — Она спровоцировала вас сама?
Симагин молчал и смотрел не мигая. В его глазах отражалось бьющее в окно предвечернее солнце.
По-настоящему Листровому закипеть так и не удалось. Вместо ярости он ощутил вдруг безмерную, растворяющую все мышцы и кости усталость.
— Хорошо, — сказал он. — Есть ли у вас жалобы?
— Нет, — внятно ответил Симагин.
Это только и смог зафиксировать Листровой в протоколе. На вопросы подозреваемый отвечать отказался, жалоб не имеет.
— Прочтите и распишитесь, — угрюмо сказал он, придвигая жалкий листок к Симагину.
Оставшись один, Листровой угрюмо подпер голову ладонями и с минуту сидел, уже не пытаясь ничего выдумать. Он просто не знал, что выдумывать. И не знал, что делать.
Вернее, знал. Но он знал также, что делать этого — нельзя. Никак нельзя. Немыслимо. Невозможно.
Затрезвонил телефон. Листровой сорвал трубку.
— Листровой! — рявкнул он. Из трубки забубнили, и буквально через полминуты лицо Листрового вытянулось, а потом — сморщилось, словно он разжевал лимон.
Подполковник Бероев запер сейф и уже шагнул было к двери, направляясь в буфет пообедать — хотя какой там обед, перекусить просто, — как вдруг дверь открылась сама, и в проем засунулась улыбающаяся физиономия коллеги из кабинета напротив. Фамилия коллеги была Васнецов, и стоило только Бероеву ее услышать или даже просто мысленно произнести, как сразу мерещились ему сказочно-сладкие, из иных времен и иной жизни, репродукции в «Родной речи», лежащей на не по росту второклашки высокой и большой парте. Иван Царевич на Сером Волке, три богатыря, витязь на распутье, Снегурочки и Аленушки всевозможные… Но наш Васнецов был покруче того. Снегурочки и Аленушки к нему сами ходили — живьем, стадами — и аккуратно, обстоятельно рапортовали устно и письменно, что, как, когда и с какими интонациями произносили интимно ими обслуживаемые в гостиницах интуристы, с кем они, сердешные, встречались, что ели, что пили и чуть ли не какой был у них стул.
— Денис, Денис! — с улыбкой сказал майор Васнецов. — Тебе сюрприз!
— Что такое? — остановился Бероев. По совести сказать, он терпеть не мог васнецовской бесцеремонности. Хоть бы постучался, художник хренов!
— Помнишь такую фамилию — Симагин? Андрей Андреевич?
— Андрей Симагин? Помню… Неудавшийся гений из вайсбродовской лаборатории.
— Во. То-то я смотрю — знакомо звучит…
— А что это ты вдруг? Дело давнее. От лаборатории одно, похоже, название осталось, результат нулевой…
— А вот глянь. Как там у Экзюпери? — Васнецов слыл интеллигентом и старался поддерживать этот имидж в глазах коллег, хотя на черта ему это надо было, не смог бы и сам ответить. Видимо, привык пускать Аленушкам пыль в глаза, и даже когда Аленушки его не слышали, уже не мог остановиться. — Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу приведи в порядок свою планету. Вот и я: проснусь, приду, сяду за стол — и обязательно требую сводку происшествий по городу за истекшие сутки. Трачу каких-то полчаса, а иногда встречаются любопытные материальчики к размышлению. Вот и нынче… — и Васнецов протянул Бероеву обширную распечатку, а потом, для вящей понятности, провел ногтем, полным так называемых «подарков» — белых пятнышек, якобы авитаминозных, — по надлежащей строке.
Бероев прочитал, и у него волосы дыбом встали.
— Ни фига себе, — потрясенно сказал он.
— Листья дуба, — улыбаясь, сказал довольный собой Васнецов, — падают с ясеня. Ни фига себе, ни фига себе…
— Это точно, — проговорил Бероев, повторно вчитываясь в скупые фразы сообщения — одного из многих и многих. — Дуба с ясеня… Ну, спасибо. Удружил.
— Рад стараться, господин подштандартенфюрер.
— Тогда уж унтер…
— Точно. Как ты быстро соображаешь!
— Ни черта я не соображаю. Чтобы этот теленок учинил двойное убийство…