Человек-пистолет
Шрифт:
После «занятия» майор принес ветошь и смазку, и мы принялись чистить, как и полагается после стрельб, мелкокалиберные винтовку и пистолет, а заодно автоматы и штыки-ножи. Пока мы приводили в порядок «материальную часть», майор вскипятил воду в электрическом чайнике, заварил чай и расставил стаканы.
За чаем отставной майор привычно излагал свои умеренно диссидентские убеждения. Он, как говорится, не уважал властей, видел во всех действиях и мерах правительства одни только глупости — все нуждалось в переменах, все было плохо, все шло прахом…
— От тоже член организации? — спросил я Кома, когда мы вышли из школы и Ком
— Какой организации? — удивился он.
— Ну или как это называется Организация Подполье Партия? В общем эта ваша система служения великому делу… А?..
Про себя я думал: «Просто в голове не укладывается, что в наше время может существовать какое-то подполье!.. Это уже где-то рядом с масонским бредом и манией преследования Сэшеа. Маразм! Маразм!..»
— Это НИКАК не называется, — сказал Ком.
Мне показалось, что он всячески старается уклониться от прямого ответа, прикидываясь непонимающим, отмалчиваясь, но я не оставлял попыток вытянуть из него что-то более определенное.
— Я же тебе все объяснял, — начал раздражаться Ком. — Еще когда мы с тобой поклялись друг другу пожертвовать собой для борьбы за справедливость, как когда-то Герцен и Огарев во времена своей юности…
— Что-что?! — изумился я.
— Ну это же известный эпизод!.. На Воробьевых горах на виду у всей Москвы они поклялись отдать себя избранной ими борьбе с самодержавием… Неужели не помнишь?
— Нет, почему — припоминаю… А мы, значит, по их примеру и подобию… Это я понимаю. Но хотелось бы все-таки как-то отчетливее представить себе конкретно нашу систему!..
— Самая простая система, — твердил Ком. — Самая простая… Я своей жизнью отвечаю перед тобой и делом, а ты своей — передо мной и делом! И каждый, кто к нам присоединяется, должен взять на себя такое же обязательство.
— Значит, все-таки некая организация существует? Некое сообщество? — спросил я. — Некая группа людей?
— Просто — честные люди, — пространно ответил Ком.
— И это никак не называется?
— Никак. Какой толк в названиях?
— Ясно, — кивнул я, хотя в голове у меня еще больше все запуталось.
— Что плечо — болит? — заботливо спросил Ком, меняя тему.
(До плеча ли мне было!)
— А почему ты сегодня не спрашиваешь, как развиваются мои отношения с Жанкой? — задиристо поинтересовался я. — Или моя нравственность тебя больше не беспокоит?
— Мне кажется, тебе удалось обуздать себя. Разве нет?
— С твоей помощью, с твоей помощью… А вот как Жанка — обуздает себя? А?..
Ком ничего не сказал, проводил меня до вокзала и усадил в поезд.
— Послушай, — спохватился я, когда мы прощались, — я добросовестно вникал в твои выписки из Ленина, но так и не смог понять, какой главный вывод следует из них… Может быть, я вообще не гожусь для служения великому делу? Может быть, ты зря со мной возишься? — с некоторой надеждой спрашивал я.
Я стоял в тамбуре, а Ком на перроне. Двери зашипели закрываясь, но Ком поставил ногу и придержал одну половинку дверей. — Не смог понять? — задумчиво переспросил он.
— Прямо-таки не в состоянии! — заверил я.
— Ну, а то, что социалистическое Отечество в опасности — ты это понимаешь?
— Это я понимаю, но…
— Значит, главное ты понимаешь! — успокоил меня Ком.
Он убрал ногу, и двери с грохотом сомкнулись. Я провожал глазами ускоряющуюся платформу, Кома, фонари и ей-богу не знал, радоваться мне своей принадлежности к никак не именуемой общности «честных людей» или нет, так же как и своему пониманию того, что «социалистическое Отечество в опасности»…
Я вернулся в Москву около полуночи. Войдя во двор я вздрогнул и остановился, чувствуя, как по всему телу разливается мерзкая оторопь: у нашего подъезда стояла машина «скорой помощи»… «За мной!» — сразу пронеслось у меня в голове и вспомнилось вчерашнее: рассказ Жанки о намерении маман нейтрализовать меня своим особым способом, мое раздражение, моя ссора с Жанкой, моя ирония по поводу нашей договоренности хранить друг другу верность, ее возмущение моим «предательством», ее угрозы отомстить, наговорив на меня маман… Что если из ревности Жанка действительно пошла на такое, и маман начала энергично реализовывать свой план?.. Как это должно происходить? Как обычно это происходит? Меня встречает специальная бригада; доктор вежливо приглашает прокатиться для выяснения некоторых формальностей; я отказываюсь, и тогда санитары мягко, но крепко берут меня за локти и запястья и ведут к машине, а если я начинаю сопротивляться, то наваливаются и начинают ломать, как «буйною», вяжут, делают «успокаивающий» укол… Что-то в этом роде?.. Я издалека наблюдал за «скорой» и пытался осмыслить ситуацию и решить, как себя повести… В это время из подъезда вынесли на носилках старуху Изергиль и принялись загружать в кузов. Черт меня побери, обычная «скорая»!.. Когда я подошел, на меня взглянули с таким осуждением, что я спохватился и поспешил стереть со своего лица неуместную идиотскую улыбку. Я поднялся в квартиру и в душе высмеивал себя за свой испуг, но ощущение мерзкой оторопи все не исчезало. «Хоть судьба меня и хранит, — подумал я, — но ведь испугался-то я всерьез!» К тому же причина для беспокойства действительно была… А кроме того, если бы подобное произошло, я бы, пожалуй, так взбесился, что и вправду выглядел бы полоумным.
Лора спала; она заснула при свете — в постели за лекциями по патоанатомии. На кухне я обнаружил остывший ужин — жареную картошку с котлетой — и съел все, не разогревая. Потом я разбудил Лору и заявил, что если уж мы решили развестись, то нечего тянуть и нужно завтра же подать заявления в суд. Лора посмотрела на меня удивленным бархатным взглядом.
— Та, с которой ты… она что — поставила ультиматум? Она не желает отдаваться, пока мы не расторгнем брак? — Лора задумчиво улыбнулась. — Ну хорошо, хорошо! Завтра, так завтра… А сейчас ложись. У тебя, бедненького, такой взъерошенный, такой неудовлетворенный вид. Ложись… Может быть, я тебе немножко помогу. Только не называй меня потом…
Я лежал и, глядя в темноту, думал о покое. Я представлял его себе, как если бы я оказался нигде и ни с кем и вдобавок превратился в ничто.
Утром я узнал от Лоры, что вчера звонила матушка и настойчиво расспрашивала Лору о наших семейных делах. Она убеждала ее, что, если я против ребенка, меня необходимо попросту «обмануть» и, забеременев, «поставить перед фактом». А когда Лора объяснила матушке, что, скорее всего, не меня необходимо «обмануть», а ее, Лору, матушка принялась нахваливать нас обоих и рассуждать о том, как мы подходим друг другу.