Человек разгоняет тучи
Шрифт:
Эмили: - Райан, один очень умный человек сказал мне однажды: даже если мы в руках врага, мы всё равно в руках Бога. А это значит, что прореха в полотне, любая, прореха в нас - с Его ведома, а может быть, и по Его воле.
Райан: - (После паузы, медленно) А ты знаешь, Эм, что самое трудное в жизни?
Эмили: - Что?
Райан: - Это когда человек, равный тебе или даже более низкий, становится более высоким, оказывается благороднее тебя, и ты видишь, что ты - низок, и никак не можешь это преодолеть. Не можешь преодолеть зависть и ревность. Или оказывается благополучнее тебя - и ты
– ты была первая, а Бог отличил других, в земном ли царстве или в небесном...
Эмили: - (После паузы) Я не могу этого вспомнить, Райан. Но в одном ты прав: я помню, что видела тихое светлое счастье других и хотела показать им (и себе), что я счастлива не меньше. Да, это было. Да и сейчас есть.
Райан: - Так может, это было тебе дано, чтобы ты поняла, что нужно жить собой, а не другими, жить самой, а не показывать другим?
Эмили: - (Усмехается) Что, другие нужны лишь для того, чтобы задуматься о себе?
Райан: - Как знать, как знать.
Эмили: - Но они нужны, ибо они есть.
Райан: - Потому-то я и говорил о полотне. Когда в него приходится удар, рвётся не одна нить, а многие, и испытания одного - это одновременно и испытание многих.
Эмили: - Кого же ещё испытывают, кроме меня, мною?
Райан: - Самое простое - твоих родителей. Что они переживают, глядя на тебя?
Эмили: - Хм. До сих пор я думала, что они лишь боятся, чтобы не случилось большого скандала.
Райан: - А на самом деле?
Эмили: - Теперь - не знаю.
Райан: - А ведь, наверное, есть те, кто, глядя на твои подвиги, аплодирует и кричит: давай хлеще?
Эмили: - (Кивает. После паузы) Много.
Райан: - Не настигнет ли их однажды что-то подобное?
Эмили: - По справедливости, должно.
Райан: - Вот так наши мысли и превращаются в нашу судьбу, которой и не было бы, но которая нужна хотя бы затем, чтобы испытать других.
Пауза
Оливия: - Значит, главная война - это война внутренняя, и она-то и порождает судьбу.
Райан: - Я думаю, да.
Оливия: - Одно меня в вашей беседе особенно задело: я знаю, как тяжко осознавать, что на свете есть люди благороднее тебя, люди, находящиеся в центре узора полотна. И ты, действительно, думаешь: почему они, а не я, хотя мы долгое время были вместе. Вместе, вместе, вместе, и вдруг - ! изгиб нити и... Нда.
Райан: - Все мы даны друг другу друг для друга.
Оливия: - И хотя бы за это мы должны быть благодарны и другу и врагу. Возлюби, как себя. Хм, непреходящая наука. Как же мы ещё молоды.
Райан: - Да, мы молоды. Но существует наша внутренность - наша судьба, наша и наших близких, и как знать, может быть, и мы однажды войдём в узор полотна. Но боюсь, это будет не очень радостно.
Оливия: - Почему?
Райан: - Мне кажется, самый красивый узор возникает на месте самого страшного удара. Когда восстанавливаются нити. Да и нить - не видит узора, а всего лишь
Изабелла: - Для кого же узор?
Райан: - Будь я более молод, я ответил бы: для Бога.
Изабелла: - А сейчас?
Райан: - (Жмёт плечами) Не знаю.
Эмили: - Для наблюдателей.
Изабелла: - Для каких наблюдателей?
Эмили: - Откуда мне знать? Сидят разные...в партере - и наблюдают.
Изабелла: - Хм, ты их не очень-то любишь.
Эмили: - А за что их любить? Впрочем, не любить тоже не за что. Мы - такие же. Не мы ли наблюдали в древнем Риме, как мужчины убивают друг друга ради нашей потехи? Но чтобы выжить, им нужно было не думать о нас. И они на нас плевали, как и мы плевали на них. В жизни всегда так - один играет, другой смотрит. Потом роли, возможно, поменяются. И станут последние первыми.
Изабелла: - Очень сомневаюсь.
Оливия: - Я тоже. Сенатор не пойдёт на арену.
Эмили: - Его убьют в спальне, и это будет не менее изощрённо и красиво...для тех, кто понимает.
Оливия: - Для тех, кто понимает. А ты, Эм, понимаешь?
Эмили: -...Мне кажется, вкус у меня есть.
Изабелла: - И что же свой вкус говорит тебе? Какое убийство самое красивое?
Эмили: - Убийство, происходящее мгновенно - и длящееся всю жизнь. Ты нанёс удар, и человек всю жизнь живёт только им, всю оставшуюся жизнь. Вот это по-царски. Это как обрубить ноги...или руки...
Изабелла: - Это же садизм.
Эмили: - Нет. Это всего лишь жизнь. Душу обрубить так же легко, как руки и ноги. Я подозреваю, что в мире ходит много обрубков душ, просто мы их не видим.
Оливия: - А ты что скажешь, Райан?
Райан: - Я уже говорил про это. Про нити, которые восстанавливаются, чтобы создать узор.
Оливия: - Слышите? Кажется, это Том и Оливер. Кстати, Райан, я знаю одну нить, которую никому ни за что не порвать.
Райан: - Что же это за нить?
Оливия: - Наш Том.
Райан: - Да, Том - крепкий орешек. Пойду посмотрю, не надо ли им помочь. (Встаёт, выходит).
Изабелла: - Итак, Эм...ты - обрубок?
Эмили: - Не больше, чем ты.
Изабелла: - О чём ты?
Эмили: - А то ты не знаешь?
Изабелла: - (Молчит, подняв брови).
Оливия: - Прости, Эм, но это не разговор.
Эмили: - Я уже достаточно сказала, теперь говорите вы.
Оливия: - Но тебя никто не заставлял говорить, Эм.
Эмили: - А так всегда бывает. Никто никого никогда не заставляет. Личная свобода - личная глупость. Откуда следует, что свобода - глупость.
Оливия: - В каком смысле?
Эмили: - Во всех.
Пауза
Изабелла: - Ладно, Эм, я не обижаюсь. Ты действительно много сказала, и действительно, может быть, то, чего нам знать не следовало. Прости нас.
Эмили: - За что?
Изабелла: - За то, что любопытство оказалось сильнее...сильнее... В общем, нам следовало тебя остановить, но...всё произошло как-то быстро, наожиданно...
Эмили: - Ладно, проехали.
Оливия: - Сейчас придут парни. Видимо, никого больше не будет. Не подумайте обо мне плохо, но...я думаю, эта мысль так или иначе и вас уже коснулась...