Человек с гранатометом
Шрифт:
– Василь, сыночак, жывы!
Что-то голос, хоть и, само собой, явно женский, конечно, взрослый, но никак не старческий и как-то живой и явственный, и совсем рядом?
– Живой, мама, живой! Правда, меня малость зацепило, но это ничего! Ты же сама прекрасно знаешь, что на мне всё быстро, как на собаке, заживёт!
– Сыночак, вярнувся! О, божа, дай жа яму силы, каб ен хутчэй паправився!
Похоже, мать молилась богу, но как-то не совсем ясно понятными словами, и, может, даже немного не русскими. Васёк удивился - похоже, что он разговаривал с кем-то не во сне, а даже как бы и наяву. Наверное, пора проснуться? Он открыл глаза и действительно увидел
– Сынок, дзякуй богу, ачуняв! Як ты сябе адчуваешь?
Сынок? Он что, уже перенёсся в другое место и попал к собственной матери, только отчего-то разговаривавшей с ним как-то немного по-иному, даже не на русском языке?
– Мама, всё хорошо. Как видишь, я очнулся. Успокойся. Я живой, правда, мне немного плохо. Кажется, мне малость попало.
Язык не очень-то и хотел слушаться. Только проговорив все слова одним залпом, точнее, пробормотав, но достаточно отчётливо, попаданец вдруг понял, что сказал всё это не совсем своей матери. Да, нависшая над ним худенькая, явно не очень высокая женщина в старой, поношенной одежде не совсем привычного ему покроя, несомненно смахивала на его маму. Но всё же это была не она, а какая-то чужая, пусть и сильно похожая женщина. Да и Вася, кажется, лежал в не самой шикарной постели, накрытый как бы и не с домотканым одеялом, и не совсем дома? Хотя, откуда он мог находиться дома, если последними, что он помнил, были постаревшие избы небольшой деревушки, неподалеку от опушки леса, где он как раз и стоял, точнее, пытался справиться со слабостью и головокружением, опираясь на ствол подвернувшейся сосёнки?
Да и, кажись, ведь он совсем недавно как бы и находился где-то в Западной Белоруссии и даже в далёком-далёком тридцать девятом году! А его дом остался так далеко, что отсюда, с узкой деревянной кровати, точно было не видать.
Убранство небольшой комнаты или, возможно, даже дома оставляло желать много лучшего. Небольшие окошечка, деревянные бревенчатые стены и печка, такая здоровая деревенская печка, совсем как у них дома в детстве, само собой, нехитрый скарб, развешанный на стенах, говорили совсем не о достатке, а как бы даже и о нищете, по крайней мере, по понятиям уже двадцать первого века. Кроме деревянной кровати, кстати, единственной, в комнате имелся ещё здоровый сундук и штук пять грубо сколоченных табуреток.
Да, не очень богато жила хозяйка дома, так похожая на мать попаданца.
Кажется, что и женщина, судя по её вмиг изменившемуся и побледневшему, да ещё ставшему таким жалким лицу, поняло что-то, одно ей ведомое? Наверное, то, что она отчего-то приняла чужого мужчину за собственного сына? Или как-то смирилась с его смертью?
Хозяйка дома вдруг резко выпрямилась, нет, никак не отшатнулась, просто разогнулась, встав прямо перед Васей.
– Ты не Василь. Ты - иншы. Божа, ну за што мне такое пакаранне? Василь, сыночак, дзе ж ты? Божа, вярни мне яго, кали ласка. Сыночак, вярнися!
– проговорила женщина как-то обречённо и заплакала.
Хоть и слова, произносимые женщиной, были ему не очень знакомы, но Вася понял. Отчего бы не понять, язык-то, хоть и не русский, но, кажется, вполне себе белорусский? Хотя, ну что мог сказать бедный попаданец ей в успокоение? Что он как раз и тот, неведомый ему Василь? Или как-то по-другому успокоить навзрыд плачущую
– Я тоже Василий. Мне очень жаль. Но, к сожалению, война.
– Василь?
– Да, Василь. Я пришёл издалёка, и туда так далеко, что мне обратно уже никак не вернуться. И у меня здесь никого нет. Вообще, никого, никого. Я совсем один.
Мужчина и сам не понял, что на него нашло, когда он опять же залпом проговорил эти слова. Тут уже женщина удивлённо вскинулась на него, долго-долго смотрела непонятным взглядом и под конец проговорила:
– Бог дав мне адзинага сына. Мужа Михася забили германцы, кали ен, сыночак, быв яшчэ маленьким. Больш у мяне никога няма. Значыць, ты кажаш, што и у цябе никога няма?
Что же мог сказать ей в ответ попаданец? Ведь он и на самом деле здесь и сейчас являлся круглым сиротой, и таким, что и даже представить невозможно.
– Да, у меня здесь тоже никого нет. Все умерли. Я остался один.
– Ты - Василь?
– Недоверчиво спросила женщина. Вася просто кивнул в знак согласия. Ведь он нисколько не врал и, видимо, она это поняла.
– У цябе - зброя, ты - чырвоны и ваявав, ци то з паляками?
– Кивок головы, уже в знак отрицания.
– Ци то з германцами? И яны паранили цябе?
– Опять кивок в знак согласия.
– А адкуль жа у цябе пасведчанне паляка?
– Я выполнял особое задание, оттого так и получилось. Большее рассказать никак не могу. Нельзя!
– Чырвоныя побач у Камянцы. Цябе можна адвесци да их.
– К сожалению, нельзя. Мне пока никак нельзя возвращаться к своим. У меня особое задание.
– Ты саправды чырвоны?
– Да! Я оттуда!
– Шпиён? Ты в трызненни што-то казав пра галовнага у червоных - Сталина? Ты - ад яго? Ты выконваеш яго заданне?
Это было бы уж слишком, чтобы попаданец явился именно от товарища Сталина! Но что-то ответить ведь всё равно надо...
– Вроде того.
Кажется, женщина вполне удовлетворилась ответами Василия. Она на некоторое время замолкла и стала изучающее и как-то оценивающе разглядывать его.
– Василь, я ж таксама зусим адзин. У мяне сына Василя германцы забили пад Варшавай. Папера прыйшла. Паспела прыйсци. Будзь яны праклятыя! И паляки таксама! Жыцця ад их не было! Ирады!
Васе было до слёз жалко эту женщину, так похожую на свою мать. Хотя, она у него умерла в более глубоком возрасте, лет так на пятнадцать-двадцать побольше, чем у его собеседницы. Да и нет её уже несколько лет, даже там, и то нет...
Мужчина бы сейчас, наверное, сделал для неё, для этой незнакомой и чем-то важной и даже как бы родной для него женщины, всё, что бы она не попросила. Видимо, все его чувства так явственно отразились на его лице, что хозяйка дома и сама ненадолго задумалась. А потом она глянула на него с какой-то мольбой и потаённой надеждой...
– Василь, можа, ты саправды будзеш мне замест Василя? Станеш мне як бы сынам? Ты ж так падобны на него, и сам сказав, што зусим адзин, и табе патрэбна дапамога. И у мяне сыночка няма. Я табе дапамагу усим, чым магу. А, Василь? Я усим адназначна скажу, што ты мой сын. Тут у мяне, пакуль ты знаходзився без прытомнасци, ужо пабывали суседзи, и усе яны паличыли цябе маим сынам. Василь, а, як?
Это было так неожиданно. Тем не менее, на такое важное и душевное предложение требовалось отвечать и лучше, конкретно. Да или нет? Хотя, на самом деле, ну что терял Вася? Да, ничего. Он же здесь однозначно совсем один! А ведь ему, как никак, требовалось легализоваться, хотя бы на всякий случай. А ведь эта женщина, на самом деле, так похожа на его мать!