Человек с разрушенных холмов

Ламур Луис

– Нам понадобится работник. Ты готов воевать, сынок?

– Я родился готовым, – ответил я, – хотя мирно разъезжаю, пока меня не трогают.

– Если хочешь, можешь ехать, – заметил Розитер. —Направишься на запад или север – проедешь спокойно. На юг или восток – у тебя мало шансов пробиться… очень мало.

Медленно, немного небрежным тоном Хинг объяснил, что произошло при встрече с Бэлчем и Сэддлером, изобразив довольно скупую, но не оставлявшую ни в ком сомнений картину случившегося.

Барби-Энн ела молча. Раза два она взглянула

на меня с беспокойством, но не более того. Никто особенно не разговаривал, поскольку у обитателей ранчо не в обычае болтать за ужином. Прием пищи – серьезное занятие, и мы придерживались этой заповеди. Однако у меня дома разговаривали. Папа, образованный человек, питал к этому слабость, да ему и было что сказать, и все мы любили поговорить. Мы часто беседовали, но только между собой.

Загрузив желудки пирогом, ковбои принялись за кофе. Розитер перевел свои незрячие глаза на Хинга.

– Будут неприятности?

– Видимо, так. Думаю, он намерен держать нас по ту сторону плато, не обращая внимание, где чей скот пасется. И хотя мы готовы драться, нам просто не одолеть их.

Розитер повернул голову ко мне и снова не промахнулся ни на йоту.

– Ты видел много скота со «Стременем»?

– Не считал. Где-то пятнадцать-двадцать голов – там, где я проезжал. И, пожалуй, раза в два больше со «Шпорой».

– Тогда будут неприятности. Сколько у него людей?

Хинг вел себя осторожно. Он с минуту подумал, потом пожал плечами.

– Точно не скажу. Было восемь, но я слыхал, что он нанял еще. И потом, с ним этот тип, которого я раньше никогда не видел.

Покончив с ужином, парни направились в «казарму», однако Денни замешкался, дожидаясь меня. Я помедлил, потом все же встал.

– А ты, – приказал Розитер, – сядь. Ты новый работник, и нам неплохо бы поговорить. – Он повернул голову. – Спокойной ночи, Денни.

– Спокойной ночи, – нехотя отозвался Денни и вышел.

Барби-Энн ушла на кухню, и он спросил:

– Как, ты сказал, твое имя?

– Ты его знаешь, – ответил я.

– Ты разыскивал меня?

– Нет, просто скитаюсь.

– Семь лет… семь лет слепоты, – горько покачал он головой. – За меня смотрит Барби-Энн. Она и Хинг. Он хороший человек, этот Хинг.

– Не сомневаюсь.

– У меня ничего нет. Когда мы собираем и отправляем наш скот, немного набирается. Только то, что я должен работникам, и на припасы на следующий год… если нам удается собрать то, что имеем, и добраться со стадом до главной железнодорожной станции. – Он положил руки на стол, шаря в поисках трубки и табака. И только я собрался подтолкнуть их к нему, как его рука сама наткнулась на них. Он принялся набивать трубку. – У меня никогда ничего не было. Все оборачивалось для меня неудачей. Тут мое последнее пристанище… кое-что для Барби-Энн, если удастся сохранить это.

– Ей лучше бы перебраться в какой-нибудь большой город. Для девушки тут менее подходящее место.

– А ты думаешь, в городах подходящее? И тебе и мне известно, что за жизнь

в городах, а у нее нет никаких сбережений. Здесь все, что у меня есть. Ты можешь забрать мое добро прямо сейчас, но тебе придется драться.

– Ты сам нарывался на неприятности, Розитер. Мне не нужно твое хозяйство. Ты обманул своих друзей и получил лишь то, что заслужил.

– Тсс! Не так громко. Барби-Энн ничего не знает о тех днях.

– Я ей не скажу.

– Как твоя мама? Эм все еще жива?

– Жива? Эм умрет только тогда, когда рухнут горы. С тех пор как умер отец, она управляет хозяйством, и делает это твердой рукой.

– Признаюсь, она пугала меня. Я всегда побаивался твоей мамы – и не только я один. Она нагоняла страх на многих мужчин. Да, в этой женщине стальная сила… стальная.

Я посмотрел на него через стол. Старик все еще выглядел крупным, но это была всего лишь оболочка. Я помнил его, каким он явился к нам на Пустошь работать, – сам я тогда еще пешком под стол ходил.

Он был большим, загорелым и необыкновенно красивым мужчиной, который прекрасно орудовал лассо. И разбирался во всех породах скота. У нас не хватало людей, а он трудился за двоих. Но беда в том, что он работал не за двоих, а за троих, потому что однажды ночью покинул ранчо, перегнав часть нашего скота на самый дальний выпас.

Папа сильно повредил ногу и лежал в постели, мама ухаживала за ним, а этот детина, который всегда выражал готовность помочь, незаметно обкрадывал нас. Однако "он выручил нас в тяжелые времена.

Он исчез внезапно, не сказав никому ни слова; только на третий день мы узнали, что он ушел, а через неделю догадались, что случилось что-то нехорошее. Подозрения зародились у мамы. Она отправилась на разведку, и я пошел с ней. Когда мы обнаружили загон, где он держал стадо, прошло уже около двух недель.

Скот спрятали в закрытом каньоне с протекавшим по дну ручьем, и Генри – так мы его тогда звали – проложил мостик через расселину из брусьев хлопкового дерева.

Приметы указывали на то, что вместе с Генри скот угоняли еще четыре человека. Мы знали следы подков его лошади. Они остались повсюду. Мама отослала меня домой за Барнабасом и одним ковбоем, а также за вьючной лошадью.

– Скажи папе, что мы отправляемся за угнанным скотом. А на поиски потребуется время.

Пока мы обернулись, мама ушла уже далеко вперед по следу, и мы двинулись за ней. В те дни она в основном ездила на муле, и следовать по его следам не составляло большого труда.

Мы обнаружили место, где те четверо разбивали лагерь в ожидании, когда Генри позовет их гнать стадо. Судя по следам, они захватили пять или шесть сотен голов. Крупная кража. Однако на таких больших угодьях, как наши, и при нехватке работников украсть оказалось не так уж сложно. Все, что следовало сделать Генри, – это отгонять по нескольку голов в определенном направлении каждый раз, когда он выезжал на пастбища. Так постепенно он накапливал стадо в каньоне.