Человек с разрушенных холмов
Шрифт:
На третий день мы догнали маму, а на пятый наткнулись на них. Мы не гнали скот, поэтому двигались быстро. Мама наша была родом из семьи, живущей в горах Теннесси. Худощавая, почти шести футов ростом, она была необыкновенная женщина, как и многие ее соплеменницы. Мама ездила верхом не хуже любого мужчины, а с револьвером обращалась лучше большинства из них и не любила воров. Особенно тех, кто предал доверие, как это сделал Генри.
Она не теряла времени даром. Когда мы догнали их, мама не произнесла ни одного слова, она просто решила с ними покончить. Ее «шарп» остался дома, но она
Спустившись с горы, мы погнали стадо прямо на них.
Что касается Генри, то он сбежал от нас быстрее черта. Знал, что мама приготовила для него подходящую веревку, и улепетывал, будто у него припекало под хвостом.
Двое оставшихся пустились вверх по каньону, и мы, оставив работника собирать стадо, бросились за ними и скоро загнали беглецов в закрытый каньон, а мама, нацелив на них свой «спенсер», сказала следующее:
– Можете бросить оружие и выйти с поднятыми руками, а можете умереть прямо здесь. Меня ни капли не затруднит оказать вам такую услугу. И да будет вам известно, что примерно с пяти лет я ни разу не промахнулась – не собираюсь и сейчас.
Что ж, воры видели тот первый выстрел. Она находилась от них почти в трех сотнях ярдов и к тому же в седле, когда срезала одного движущегося всадника, перебив ему позвоночник. У них имелись только шестизарядники, а против них стояла мама со «спенсером» да мы с Барнабасом со своими винчестерами.
Там, где они притаились, не смог бы укрыться даже новорожденный теленок, в то время как нас прикрывал склон горы и кустарник. Парни решили довериться закону и бросили оружие.
Мы доставили их в ближайшую тюрьму, а потом направились к судье, оказавшись в сотне миль от дома в городе, где нас никто не знал.
– Похитители коров, э? – Судья смотрел то на маму, то на меня. – И что вы, полагаете, мы должны сделать с ними?
– Повесить, – ответила мама.
Потрясенный, он уставился на нее.
– Мэм, но ведь суд еще не состоялся.
– Это ваше дело, – спокойно произнесла мама. – Судите. Мы схватили их с поличным, с пятью сотнями голов моего скота.
– Суд примет ваш иск, мэм, – важно заявил судья. – Мы задержим их до следующей сессии. Вам придется выступить свидетелем.
Мама встала, нависнув над судьей, хотя тот тоже поднялся, стараясь вытянуться как можно сильнее.
– У меня нет времени возвращаться сюда, чтобы давать показания против пары скотокрадов, – возразила мама. – К тому же самый отъявленный негодяй еще в бегах.
Она направилась прямо в тюрьму к шерифу.
– Я хочу забрать своих пленников.
– Ваших пленников? Но послушайте, мэм, вы…
– Я их доставила, я их и заберу обратно. – Взяв со стола ключи, она открыла камеру, а шериф, который не привык, чтобы им командовали, стоял и смотрел на нее разинув рот.
Мама согнала их с коек, а когда один из них стал натягивать сапоги, сказала:
– Тебе это не понадобится, – и подтолкнула его к выходу.
– Погодите, мэм! Вы не имеете права поступить подобным образом, – запротестовал шериф. – Судья не…
– Сама во всем разберусь! Я подала жалобу, я ее и забираю. Я намерена отпустить этих людей.
– Отпустить? Но вы же утверждали, что они скотокрады!
– Так оно и есть, только у меня нет времени тащиться через всю страну, чтобы выступить свидетелем на суде, затем вернуться домой за сотню миль отсюда и проделать еще две или три подобных поездки, пока вы тут печетесь о соблюдении закона. Они мои пленники, и я могу отпустить их, если захочу.
Она погнала пленников, одетых в длинные подштанники, к конскому загону, где выбрала двух тощих кляч, у которых сквозь шкуру выпирали ребра.
– Сколько за них?
– Мэм, – покачал головой барышник, – я не обманываю леди. Что касается этих лошадок, то у них нет зубов и они годятся разве что на живодерню.
– Даю десять долларов за обеих, какие они есть.
– Согласен, – ответил барышник, – однако я вас предупредил, мэм.
– Ну конечно, – согласилась мама. Потом повернулась к скотокрадам, жавшимся на пронизывающем ветру. —Давайте, ребята, забирайтесь-ка на этих лошадей… забирайтесь!
Ухватившись за холки, они вскарабкались на кляч. Хребты этого старого вороньего корма выпирали, как колья забора.
Она отконвоировала их из городка к самому краю Красной Пустыни. Мы ехали чуть поодаль, потом мама остановилась.
– Вы, ребята, крадете чужих коров, но мы не собираемся вешать вас… на этот раз. Мы дадим вам фору. У меня и моих мальчиков есть ружья. Мы не станем стрелять, пока вы не отъедете на триста ярдов. Поэтому советую уносить ноги как можно быстрее.
– Мэм, – взмолился один из них, тот, что пониже ростом и с красной рожей, – эти лошади не годятся для езды. Отдайте нам хотя бы штаны! Или седла! Их хребты способны разрезать человека пополам и…
– Двести пятьдесят ярдов, ребята. А если еще хоть одно слово – сто!
И они поскакали.
Мама позволила им убраться на четыреста ярдов и лишь тогда выстрелила, да и то вверх. Старый «спенсер» рявкнул, наши двое джентльменов, босые и в нижнем белье, ворвались в Красную Пустыню на худосочных клячах, и я им ничуть не завидовал.
Да, такова была моя мама. Добрая, но непоколебимая.
Глава 3
Мы отогнали скот домой, однако мама так и не забыла и не простила того, кого мы знали как Генри. Он предал доверие, а мама считала, что это самый страшный из всех грехов. И вот он сидел теперь по другую сторону стола – слепой старик, всего лишь оболочка того прежнего красивого молодца, каким я его помнил.
Конечно же его работники не знали его другим, и им можно простить их поведение. Обыкновенные пастухи, они честно отрабатывали свое жалованье: гоняли скот, и преданность хозяйскому клейму стала основным правилом их жизни. Они готовы были терпеть лишения, драться и умирать за его скот и за свое жалованье – тридцать долларов в месяц… если вообще получали его.
Они понятия не имели о его прошлом, а я знал, но что собирался делать?
На этот вопрос я не находил ответа. Решение за меня принял Бэлч – тогда еще, при нашей первой встрече. Его готовность переступить через кого угодно меня раздражала.